Куда ни глянь — везде один мох. Он плотным ковром покрывал землю, мягко пружиня под ногами. Тут и там над его бархатом поднимались на тонких стеблях бледные, светящиеся цветы, которые при моем приближении начинали медленно колыхаться. Кое-где под деревьями тускло мерцали какие-то огни. И чем дальше я шел, тем глуше становилась чаща, тем ярче было их фосфорическое свечение. Издали они казались шестиконечной звездой, но стоило над ними наклониться, как свет их все тускнел, и они постепенно угасали, оставляя после себя только комок серой паутины.
Надвигалась ночь. Тропа в сумерках была едва различима. Но оставаться на ночь в таком жутком месте мне совсем не хотелось. До сих пор, правда, я не заметил здесь ни единого живого существа. Но тем не менее понимал, что в таком месте без сюрпризов не обойдется. Так или иначе, а ночлег нужно было найти и поскорей. Назад пути все равно нет. Я торопливо шагал вниз по склону, но странный лес становился все гуще. Я невольно прислушивался к каждому шороху. Подул ветер, он шевелил свисающие с веток гирлянды мха, чем-то зловеще шуршал. И казалось, я слышу чей-то невнятный шепот, чью-то непонятную речь, будто за мной крадутся, тихо переговариваясь, какие-то неведомые существа.
Наконец я увидел огромное дерево, все в гирляндах и клочьях мха, и решил устроить под ним привал. Пора было и поесть, глотнуть из флаги воды, отдохнуть. Ныли бесчисленные ушибы, ноги отказывались меня держать, я мечтал об отдыхе. Кроме того, в темноте так легко угодить в ловушку. А под этим большим деревом, привалившись спиной к его толстому стволу, я чувствовал себя в относительной безопасности. Ветер принес откуда-то едва уловимое благоухание. Это тоже успокаивало. Я достал припасы. Походный паек, который обычно брали в дорогу зеленые, хорошо поддерживал силы, так что ел я совсем мало. Но мой желудок упрямо требовал большего количества пищи. Давала о себе знать и привычка жевать, глотать. И хотя умом я понимал, что еды достаточно, скудный ужин оставлял чувство неудовлетворенности.
И вдруг на меня накатила такая усталость, с которой я не мог совладать. Она была сродни той, что свалила меня прямо на дороге после того, как я одолел лестницу. Заснуть здесь, в этом странном и чужом лесу — просто безумие... безумие... Я еще пытался сопротивляться, но волны сна накрыли меня. Они накатывали одна за другой, и вскоре я растворился в них полностью...
Но что это? Вода... Со всех сторон подступает и захлестывает вода. Вот она сомкнулась надо мной окончательно, я тону в реке, я потерял Орсию...
Охваченный ужасом, почти задохнувшийся, я проснулся. Было сухо, никакой воды, никакой реки. Но дышать невозможно. Я погрузился в сухие волны мха и почти утонул в них, он дошел уже почти до подбородка, а тот, что свесился с дерева, мягкой подушкой накрыл мне лицо. Я изо всех сил рванулся, чтобы освободиться из мягкого плена, сбросить с себя это лишающее жизни одеяло, ко не смог пошевелить ни рукой, ни ногой. Меня словно связали. Мох мягкими путами приторочил меня к дереву, не давал от него оторваться. Неужто я и в самом деле утону в этой сухой трясине? Я снова попытался вырваться, и снова ничего не вышло.
Но, к своему удивлению, я вдруг почувствовал, что раскачивающийся надо мной мох больше не мешает мне дышать, а путы, «вторые не дают моим рукам и ногам двигаться, не останавливают бегущую по жилам кровь. Итак, я был пленником. А то, что моей жизни ничто не угрожала, служило довольно слабым утешением.
Я оставил бесполезную борьбу и, прижимаясь к стволу затылком, затих. Стало совсем темно. В этой темноте под деревьями еще ярче загорелись шестиконечные звезды. Как это я раньше не замечал, что они, оказывается, выстроились в два ряда, которые поворачивают налево и уходят вдаль, словно указывая кому-то путь. Кому? И куда?
Снова подул ветерок, и снова зашелестел, зашуршал, ’зашептал что-то мох. Кроме этого шепота, тишину не нарушал больше ни единый звук. Не было, как обычно бывает ночью, ни стрекотания кузнечика, ни пения цикад, ни кваканья лягушек, ни уханья сов. Только пугающее шуршание и шепот. Я стал осматривать опутавшие меня гирлянды мха. Оказывается, меня связали не те моховые космы, что росли из земли, а длинные, свисающие с ветвей полосы. В бледном свете лесных звезд я увидел, что сейчас их петли на ветках почему-то ослабели и могут обрушиться на меня сверху. Мне припомнилось, как салкарские моряки, вернувшись из южных стран, рассказывали об удивительных и страшных растениях, которые, подобно хищным зверям, нападают на человека и питаются его плотью и кровью.
Я еще раз попытался двинуться — путы вокруг раненой ноги стали слабей, я с облегчением почувствовал, что теперь могу изменить ее положение. Странно, подумал я, словно то, что держало меня здесь, под деревом, прочитало мои мысли, узнало, как я нуждаюсь в этом, и откликнулось на них.