Колдовской мир. Том 1

Хотя Шилу и не хотелось оставлять меня одного перед лицом неведомой опасности, но он не мог преодолеть невидимый барьер, не пускавший его дальше. Как знать, может, когда-нибудь такой барьер встанет и на моем пути. Но сейчас — вперед! И я зашагал по тропинке, ожидая, что вот-вот натолкнусь на невидимую стену, как было тогда, когда мы с Киланом пришли за сестрой в Обитель Колдуний. Я оглянулся со стесненным сердцем и увидел Шила, который все еще смотрел мне вслед, и помахал ему на прощание рукой, он тоже кивнул мне ободряюще. Надо отбросить колебания. И я решительно устремился вперед, запретив себе оглядываться и стараясь больше не думать о том, что осталось позади.

Шагать в этой мрачной расселине было нетрудно — тропинка поднималась достаточно полого. Но потом расселина стала сужаться, и вскоре я уже мог касаться раскинутыми в стороны руками ее стен. А впереди круто вверх уходила вырубленная в скале лестница. На ее ступеньках я увидел вырезанные в камне знаки. Некоторые из них были похожи на охранные руны Долины, другие казались совершенно незнакомыми. Страшно было наступать на них, но другого пути к спасению Каттеи не было. Я стал подниматься по лестнице, считая ступени. Семь ступеней — площадка шириною в три ступеньки. Три ступеньки — и новая площадка. Потом еще девять ступеней. Никакой необходимости располагать их именно так не было, и это заставляло предполагать, что тут кроется какой-то тайный смысл. От одной площадки до другой лестница делалась все уже, и на последних тринадцати ступеньках она стала настолько узкой, что на ней трудно было уместить рядом две ступни.

Высеченные на ступенях знаки были мне незнакомы. Но я почувствовал, что смотреть на них неприятно, хотя никакой прямой угрозы они как будто не таили. В Эскоре я научился различать притаившееся Зло. Но здесь, понял я, было нечто другое. Просто они предназначались не для человека, не для его глаз и разума.

Меня охватила непривычная усталость, руки и ноги стали пудовыми, и мне приходилось делать передышку чуть ли не на каждой ступеньке. И дело было не в ране, она давно зажила. Но все тело налилось непривычной тяжестью. Кроме того, сам не зная отчего, я был очень подавлен.

И вот преодолена последняя ступенька, и я очутился на вершине скалистой гряды,, кольцом окружавшей Долину. По ее каменной поверхности была проложена тропа, которая начиналась прямо от последней ступеньки. И если лестница с каждым шагом сужалась, то тропа, напротив, становилась все шире, а потом скрывалась в лесу из каких-то каменных столбов. Уже стемнело, но надо было идти дальше, я спешил. Спешил — и едва передвигал ноги. Усталость навалилась на меня таким грузом, что, пройдя еще несколько шагов по каменной дороге, я буквально повалился на нее. Не в силах сдвинуться с места, я завернулся в плащ и мгновенно уснул. Но не так, как обычно, когда медленно погружаешься в сон, а буквально провалился в него, как в глубокую трясину. И не было на свете силы, которая могла бы заставить меня подняться.

Пробуждение мое было таким же мгновенным. Я с трудом сел на своем каменном ложе и принялся растирать онемевшие за ночь руки и ноги. А придя в себя, слегка перекусил, хлебнул из фляги воды и был готов продолжить свой путь. Рассвет едва брезжил. Впереди меня ждал долгий и трудный день, полный неизведанных опасностей. Завязывая походный мешок, я вспомнил, как Дагона говорила, что расходовать припасы надо очень бережно и расчетливо, чтобы их хватило надолго. Там, где хозяйничает Тьма, нельзя прикасаться даже к самой соблазнительной пище, иначе попадешь во власть злых сил.

Я углубился в каменный лес, на который смотрел вчера только издали. Каменные столбы стояли без всякой системы и порядка, словно и вправду здесь когда-то росли деревья, которые потом окаменели. А верхушки с ветками обломились, оставив только странные каменные стволы. Я невольно посмотрел вниз, на землю,— уж не лежат ли там сломанные сучья? Но на каменной поверхности ничего не было. Подул ветер, и я ясно услышал шум листвы. Стоило зажмуриться, и начинало казаться, что стоить посреди зеленой рощи, полной живых шелестящих листьев. Но как только я их открывал, со всех сторон меня обступал тот же самый безжизненный и холодный камень.

Ветер крепче не стал, но невидимая листва шумела все сильней. Вскоре к ее шуму присоединились чьи-то вопли и стоны, словно скорбящие всех времен оплакивали своих мертвецов. А еще через некоторое время все это сменилось совсем другими звуками, чем-то вроде слов на неведомом мне языке. Но я, в отличие от того, кто откликнулся на мой призыв тогда, на равнине, ничего не ответил. Верилось, что слова эти произносил Кто-то в мире, смежном этому. Я настолько сильно ощущал чье-то зловещее присутствие, что упал, а вернее сказать, был повержен на колени. Страшно было подумать, с чьих уст могли срываться эти слова.