Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира

Она медленно возвращалась из темноты. Вода… она тонет! Пусть Саймонд ее бросит!

Воды не было. Она лежала на твердом, ее не подбрасывали волны. И дышать было можно. Воды не осталось ни в носу, ни над головой. Долгую минуту этого ей было довольно. Но…

Значит, они на берегу? Песок, не поддерживаемый ее волей, наверняка улегся. Что, если Аффрик…

Турсла открыла глаза. Над ней выгибалось небо – ясное, только одно облачко проплывало. Болотного тумана нет и в помине. Она подняла голову – это оказалось очень трудным делом, сил не осталось, они кончились.

Песок – белый, исчерченный рябью набегающих и отбегающих волн. И скалы. И море. Ни Аффрика, ни других торов. Она… Турсла, опершись на руки, села.

На мокрое платье густо налип песок. Песчинки скрипели даже на зубах. И никого, совсем никого. Но, оглядевшись, она сразу поняла, что это не тот мысок, к которому выходили Торовы топи.

Мало-помалу она сумела развернуться в сторону суши. Теперь слева, вдалеке, дымом от сотен, нет, тысяч костров поднимался, насколько хватало глаз, болотный туман, скрывший все, что осталось на той стороне.

Они пробили преграду! Это внешние страны.

Турсла перевалилась на колени – ей захотелось рассмотреть неведомый мир. Вблизи тянулся песчаный берег. Дальше росла жесткая трава, за ней начинались кусты. Но болотом не пахло.

Где же Саймонд? Одиночество, утешавшее, пока она боялась охотников Аффрика, теперь внушало тревогу. Куда он ушел – и зачем? Бросил! – испугалась девушка. Из-за того, что она из племени торов. Должно быть, здесь так ненавидят обитателей болот, что спасший ее считает, что уплатил долг с лихвой, и больше не желает ее видеть?

Должно быть, так, угрюмо решила Турсла. Должно быть, этот Корис ненавидел частицу торовой крови в себе и в сыне воспитал стыд за нее. Ведь и тор, несущий в себе кровь внешних стран, стыдился бы за нее перед соплеменниками.

В глазах Саймонда она принадлежала к племени торов. А торы…

Турсла подперла голову ладонями и попыталась собраться с мыслями. Ей недаром советовали хорошенько подумать – ведь принятое решение навсегда сделало ее изгоем. Ксактол не зря предостерегала. Покинув берег пруда, она навсегда порвала связь с тем разумом?.. Духом?.. С той сущностью, что единственная могла ее понять.

Мафра… Турсла только теперь подумала и задохнулась от мысли, что сталось с Матерью клана, своим волшебством прикрывшей их от Уннанны; правда, кто из торов осмелился бы поднять руку или возвысить голос против Мафры? В этот миг девушка страстно желала бы вернуться в прошлое, снова оказаться в доме клана – в ту ночь, когда она покинула его для встречи с песчаной сестрицей.

Но прошлого не вернешь. Турсла тряхнула головой. Напрасный труд. Никому не дано вернуться к пройденной развилке, выбрать другую дорогу. Она сделала выбор, и с ним должна жить – или умереть.

Турсла уныло разглядывала берег. Море было пустынно, с этой стороны она не ждала помощи. А ее уже мучил голод. Солнце клонилось к западу. У нее даже ножа за поясом не было, а как знать, какие страхи рыщут во внешних землях после наступления темноты?

Передвигаться она могла только на четвереньках. От попытки подняться на ноги закружилась голова, девушка пошатнулась и упала. Голод и жажда – живот громко требовал, чтобы его наполнили.

Наполнили! Теперь ее клан никогда не раскроет обмана. Если ее, как говорила Мафра, наполнило что-то иное, то что же это и где оно?

Она подтянула колени к груди, обхватила их, свернулась комочком, потому что ветер стал холодней, щипал щеки, как никогда не щипали их ветры Торовых болот. Турсла пыталась рассуждать здраво. Что ей теперь считать удачей? Что – неудачей? Вторых набралось много больше первых. Но были и удачи: она сбежала от охотников – и от гнева торов, когда те узнали бы, что она не принесет дитя, чтобы пополнить вымирающий род. В ней живет подаренное Ксактол знание, хотя она и не умеет пока его применить.

Но если песчаная сестра навеки отрезана от нее, кто и когда ее научит?

И где ей найти убежище? А еду? Что, если, признав в ней женщину торов, все жители этих земель станут гнать ее прочь?

Ей…

– Эгей!

Турсла живо обернулась.

Сквозь прибрежные кусты ехал всадник, она видела голову – непокрытую голову. Саймонд! Она, сама не зная как, вскочила на шаткие ноги, слабым, тонким голосом отозвалась на его оклик:

– Саймонд…

В ней как будто лопнул тугой болезненный ком. С трудом переставляя ноги, она заковыляла навстречу. Не одна! Он ее не бросил.

Лошадь перешла на рысь. За ней шла другая, Саймонд вел ее в поводу. Он подскакал, осыпав ее песком из-под конских копыт. И вот она уже в седле, в его объятиях.

Она только и могла, что бессмысленно повторять его имя, выпуская с ним всю боль измученного тела.

– Саймонд! Саймонд!

– Все хорошо, все хорошо.

Он крепко держал ее, и от одного его присутствия, покончившего с одиночеством, ей становилось спокойнее и легче.

– Мне пришлось уйти, – объяснял он ей. – Надо было раздобыть лошадей. Тут недалеко пост. Я вернулся, как только смог.

Она уже немного овладела собой.