Колдовской пояс Всеслава

— Я за ним от самого Куничева двора крался. Да он через забор, не глядя, перемахнул, а я коротковат, пока перелез, чуть не опоздал.

— Нельзя, чтобы его здесь нашли, — засуетился дед. — На руку Маланье будет, скажет, ты полюбовника убила, чтобы он тебя не выдал.

— Так Тиша же подтвердит, что он убивать меня шел. Да вон удавка у него в руке, — Дуня никак не могла отложить окровавленный топор, так и стояла, прижимая его к груди.

— В половицу завернем и со двора на салазках вывезем. На торгу выкинем. По утру найдут, — Акинф стал заворачивать труп в рогожу.

— Лучше на стену подняться и в ров скинуть, — предложил Тишка. — По торгу и ночью гуляки могут шататься, увидят.

— Ты здесь приберись, хозяйка, пока мои не проснулись. Бабам не сказывай, у них язык, что помело, взболтнут.

— Я с вами пойду, помогу, — отозвалась Дуня, откладывая, наконец, топор на лавку.

Ночной воздух пах дымом, это отдавали последнее тепло растопленные на ночь печи. Трое с салазками крались вдоль заборов. Сверху на труп навалили хворост, хотя не понятно, как они будут объяснять, зачем им далеко за полночь гулять с дровами. На счастье, заговорщикам на встречу никто не попался. Тишка показал неохраняемое прясло с приставной лестницей. Обвязав Истому веревкой, дед и мальчишка потащили его наверх. Дуня помогала снизу. Постояв на забороло[73] и немного отдышавшись, они протиснули тело в волоковое окно, сверток беззвучно упал вниз.

— Теперь деру! — скомандовал дед.

Но Тишка не пошел с ними обратно.

— Давай здесь, сестрица, простимся. Больше я тебе не нужен.

— Отчего же не нужен, братец названный? — улыбнулась Евдокия.

— И сама за себя постоять сможешь. Прощай, — Тишка лихо сдвинул шапку на макушку.

— Прощай, спасибо. Храни тебя Господь, — перекрестила мальчишку Евдокия.

Она с Акинфием спустилась вниз, а Тишка остался стоять на забороло, помахивая им на прощанье снятой рукавицей.

— Это что ж, сродник твой полоцкий? — спросил дед.

— Нет, это ж ваш ростовский. Нешто ты его не знаешь? — удивилась Евдокия.

— Град большой, разве всех прознаешь, — пожал плечами Акинф.

— Так у него еще дядька конюхом при княжьих конюшнях, помог мне к князю на двор попасть, Яковом, как моего батюшку, кличут.

— Это ты, Юрьева, путаешь. Конюхов княжьих я всех знаю, отродясь там такого не было.

— Да как же? — Евдокия обернулась, на крепостной стене никого не было. Только бледная зимняя луна ласкала спящий город мягким светом.

И жизнь пошла своим чередом. Дуняша освоилась в новом доме. Без дела ей сидеть не хотелось, она помогала Матрене с Варварой по хозяйству, учила любопытную Стешку вышивать по-полоцки. С меньшой они подолгу сидели, склонив головы к окошку и слаженно работая иголками. Дуня рассказывала волшебные байки, слышанные от бабушки. Девчушка, открыв рот, слушала. Увидев теплое отношение к дочери, оттаяла и Варвара. Она последняя недоверчиво обходила Евдокию стороной, но постепенно женщины сблизились. В доме царили мир и покой. Двери на ночь теперь надежно запирали, но Дуня считала это пустым, она отчего-то верила Тишке, что ей больше ничто не угрожает.

Вначале Евдокия дичилась и редко выходила за ворота. Ей все казалось, что на нее смотрят, шушукаются за спиной. Но очень скоро она поняла, в большом граде у всех свои заботы, и новые события, слухи, сплетни быстро оттесняют старые. Вскоре забылось и внезапное появление полочанки, и суд, и даже таинственное убийство куничева гридня. Его окоченевший труп нашли поутру дозорные. Началась гоньба, но выяснить ничего так и не удалось. Покричали, погудели да и позабыли. Нынче ростовчане шумной толпой валили к берегу озера на рыбный торг, город готовился к рождественскому посту.

Евдокия сдружилась с Ростовом, теперь ей нравилась его горделивая краса, суета больших и малых площадей, задорный перезвон колоколов, торжественность церковной службы. Дуня стремилась побыстрее перенять местный говор, ведь так тянул слова и ее любимый.

День шел за днем, вот и Рождество прошло, наступили веселые Святки. Дуня крепилась, старалась на людях быть бодрой. Дите уже шевелилось в животе, то упиралось головкой или кулачком, то пинало ножкой. И все было хорошо, только без Юрия.

Лишь ночью, когда никто не видел, Евдокия глотала слезы.

Тела на Ярославской дороге так и не нашли. «Будем ждать весны. Снег сойдет, может тогда сыщем», — развел тогда руками, присланный князем вой.

А придет ли та весна для нее, для Евдокии? А возможна ли весна без любимого?

Глава XIII. Каяла

— Ой, что на торгу болтают! Такого понаслушалась! Грядет конец света! — словно молодая Матрена влетела в горницу, ей хотелось побыстрей выплеснуть все и разом на удивленных слушателей. — Обозы с житом назад вернулись. Такие убытки! Тянули к концу зимы, чтобы цену повыше выручить, и вот тебе — дождались! Все назад приехало.

— Ну, хватит тараторить! Голова уж гудит, — одернул Акинф. — Откуда обозы вернулись?

— Из-под Торжка, те, что к Новгороду Великому отправляли.

— Что ж новгородцы жито в другой земле раздобыли, а нашим брезгуют?