Колдовской ребенок. Дочь Гумилева

– Биссектрису, Розалия Ефимовна! – бойко отчеканила выскочившая, как чертик из шкатулочки, Клара. Крышка парты громко стукнула.

– Хорошо. Сядь, Лурье. – Классная вернулась к своему столу и занесла ручку над страницей журнала. Сухую ручку, еще не успевшую заглянуть в чернильницу, хищно поблескивающую раздвоенным металлом пера – как жалом. – Ну, кто у нас тут хочет подтянуться? Подумаем, подумаем…

Клара села, даже по затылку видно, что недовольная. Хотела к доске, да не сложилось. Лена и Люся, сидевшие за нею, на третьей парте в ряду у окна, переглянулись: подлизывается.

Митя Журов легонько толкнул Лену сзади в плечо. Оказалась – записка.

«Биссектриса это крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам».

Под стишком пристроилась комичная зверушка геометрического облика. Рисовал Митя неплохо.

Фыркнув, Лена тихонько, под крышками, развернула записку Люсе.

– Что-то Гумилевой сегодня весело, – хмыкнула учительница. – Может быть, она хочет нам рассказать у доски, что это ее так позабавило?

Лена пожала плечиками. К неприязни этой грузноватой, с резкими чертами лица женщины, всегда красившей губы и ногти ярко-красным, она успела привыкнуть. И она уже не маленькая. Есть вещи пострашнее противных учителей. Тем паче – они почти все противные.

– Гумилева, так не отвечают! Встань и ответь как положено!

Лена медленно поднялась, очень аккуратно положив крышку парты.

– Я знаю урок и могу ответить.

– Посмотрели бы мы, что ты знаешь. Только есть задолженники посильнее тебя. А четверть кончается. Сядь, Гумилева.

«Я и вовсе не задолженница, – подумала Лена, с трудом удержавшись, чтобы не передернуть плечами вновь. – У меня пятерка по контрольной работе».

Класс тревожно замер – перо вновь зависло над журналом.

Лена между тем, лизнув огрызок химического карандаша, принялась выводить на обороте Митиной записки.

«Обижаешь биссектрису?!
Ох, не там ты ищешь крысу!
Чтит Евклида биссектриса.
Крыса в школе – директриса!»

Повернулась назад не таясь – глаза Розалии слишком заняты выбором жертвы. Но Митя, прочтя записку, не развеселился, а глянул на Лену довольно хмуро. Затем принялся бумажку демонстративно рвать: пополам, на четвертушки, ну и далее. Все ясно: опять скажет на перемене, что Лена «дразнит гусей» и «что было бы, перехвати Розалиха». Вечно он большого из себя строит, а старше-то на два месяца.

Лена, впрочем, не обиделась: Митина строгость была, скорее, уютна, как уютно всякое проявление сердитой мужской заботы. Знала она также, что в случае чего Митя сказал бы, что директрису приплел он.

Нельзя сказать, что класс строго делился на детей в красных галстуках и детей, что приходили без них. Дружила же Лена с Люсей, хотя, похоже, начавшаяся в младших классах дружба в последние месяцы пошла мелкими трещинками. Как фарфор, в который еще можно наливать чай, но каждый раз понимаешь – чашка вот-вот треснет совсем – и тогда тебя ошпарит. Но некую тайную поддержку в друг в друге дети «лишенцы» все же ощущали, скорее бессознательно.

Митя в классе был на виду и нравился всем девочкам, Лене в их числе. Хотя и не сказать, что красивый мальчик. Портили его гадкие очки в тяжелой роговой оправе. Да и светлые волосы были какого-то серого оттенка, прямые, не очень успешно ложившиеся на косой пробор. А вот играть все хотели с Митей, дружить с Митей, озорничать тем более. Незаметное его покровительство частенько сглаживало отношения иногда вспыльчивой, иногда надменной, иногда язвительной Лены с остальным классом.

– Вот Ключенко и пойдет к доске! – в голосе Розалии Ефимовны прозвучало торжествующее ехидство. – Ты, конечно, хорошо подготовился, Витя. Мы с ребятами совершенно в этом уверены. Поделись своими прекрасными познаниями. Давай-давай, поживей, плетёшься, как старый дедушка!

Двоечнику Ключенку, неуклюжему и рыхловатому мальчику, похоже, светили несколько минут издевательств. Впрочем, особого сочувствия он не вызывал даже у самого себя. Насмешки обычно летели мимо его ушей, какие почему-то принято сравнивать с лопухами, а из глаз не исчезало отсутствующе-сонное выражение.

Лена утратила интерес к происходящему. В кармане жакетки как обычно пряталось маленькое, мамино, зеркальце. Если тихонечко погонять зайчиков, никто не заметит.

Зайчик скользнул по потеку на потолке, старому, чуть напоминающему карту Италии. В Италию захотел, зайка? Ну, скачи!

– Не «гепафинуса», а гипотенуза, Ключенко! – разорялась между тем Розалия Ефимовна. – На производстве такое бы назвали саботажем, это твое отношение к учебному процессу! Вот придешь ты, допустим, работать на завод… И что, когда тебе доверят станок, а может быть и несколько станков, как…

Розалия Ефимовна вдруг завизжала, громко и страшно, словно на ее стол выскочила та самая крыса. Лена бы так не испугалась и крысы, хотя крысиные лысые хвосты, похожие на огромных дождевых червей, были отвратительны.