Колдовской снег

Я попыталась напеть первую строчку. На мой взгляд, получилось отвратно, но тот, что держит в руках лютню на удивление точно повторил мелодию.

Я продолжила напевать своим не слишком лирическим голосом куплет, к лютне присоединилась какая-то домра, очень маленькая скрипка, барабан и бубен с флейтой.

Уже через несколько мгновений таверна наполнилась звуками известного хита в исполнении средневековых инструментов. Музыкантам, мелодия, похоже, нравилась, они довольно кивали и улыбались, лютнист со знающим видом сообщил остальным:

– Си минор.

Они стали быстро входить во вкус и успели сыграть пару кругов или как это называется у музыкантов. Тот, что с лютней, вновь кивнул мне, мол, начинай.

Публичных выступлений я побаивалась, тем более перед аудиторией, которая смотрит на женщину блестящими глазами. Внутри потряхивало, да и пальцы дрожали. Чтобы как-то совладать с паникой, я набрала побольше воздуха и заголосила.

Сперва народ притих, видимо, я слишком ошеломила их своей самоуверенной фальшью, но, помня наказ девицы, продолжала петь с уверенным видом. И народ, кажется даже стал прислушиваться к смыслу. Некоторые начали кивать в такт, прихлопывать и притопывать, а я с изумлением наблюдала, как толпа, ведомая моим гласом, направляется в нужное русло.

Это немного ободрило, я стала пританцовывать, как завещала девушка. Посетителей это привело в неописуемый восторг, раздались одобрительные возгласы и свист.

– Давай, детка! Грянь музыку в этой дыре!

– Красотка, врежь!

– Гуляй народ!

Они все распалялись, да и мне стало значительно легче оттого, что они уже и сами с собой готовы плясать. Забывшись, я стала вворачивать припев на английском, но народ этого, похоже, не заметил – подпевают, повторяя заморский для них язык и довольно гогочут.

– А теперь все вместе! – скомандовала я вскидывая ладони. – Шоу маст гоу оооон!

– Го-он!

– Го-о-он! – полетело со всех сторон.

Похоже, песня их так зацепила, что они простили мне отсутствие голозадых вихляний и обнажение бюста, которые, как я думала, придется совершить. Один с пьяными глазами все же как-то выкрикнул:

– Сымай одежу! Потряси прелестями!

Но какой-то здоровяк отвесил ему крепкую затрещину, со словами:

– Умолкни, дубина. Песня-то какая. Не слышишь, что ль? Го-он? Го-он, понимаешь?

Он смахнул скупую слезу со щеки и по-мужицки обнял пьяницу. Тот попытался выбраться из медвежьей хватки, но верзила словно не замечал его дерганий и держал, как котенка.

Я продолжала петь, уже заметно превысив необходимое количество припевов. Но народ продолжал подпевать, заполняя таверну хором разномастных мужских голосов, сопровождаемых старинным ансамблем.

С непривычки голосовые связки устали, я начала хрипеть. Но, когда замолчала, мужчины даже не заметили потому, что я продолжала им дирижировать.

Песня затягивалась все сильнее, мужики пьянели, взгляды соловели, хотя на меня уже особо внимания не обращали, подпевая друг другу. В зале появились разносчики с подносами, видимо знают, когда выходить, чтобы вовремя подсунуть созревшему клиенту очередную пинту или утиную ногу.

Девушки все не было, даже мелькнула мысль, что она нарочно меня тут оставила, чтобы самой сбежать.

Когда эта мысль стала укореняться в голове, откуда-то снизу донеслось:

– Эй, пс-с.

Опустив взгляд в небольшое углубление под сценой, обнаружила ту самую девицу.

– Давай, спрыгивай сюда, хватит развлекаться, – проговорила она.

– Тоже мне, развлечение, – отозвалась я, глядя на толпу мужиков, все еще распевающих «го-он». – А одежда моя и сумка?

– Да здесь все. Давай-давай, шевелись, – поторопила она. – А то сейчас хозяин таверны высунется из-за бара и всю малину нам с тобой попортит.

Я опасливо покосилась на барную стойку, где тощий ковыряется с какой-то бочкой и, вроде, меня не видит. Не теряя времени, мне пришлось быстро поклониться и, под внезапный и оглушительный рев аплодисментов сигануть в углубление.

Углубление оказалось крохотной оркестровой ямой, где хранятся инструменты, пюпитры и громадных размеров белый рояль. Почему он здесь, а не наверху – непонятно.

– Не споткнись об это, – предупредила танцовщица.

– Обо что? – спросила я и налетела на дырявый барабан, угодив ботинкам прямо в мембрану.

– Об это, – сказала она. – Все никак прибраться не можем. Сюда стаскивают стар ненужный хлам, инструменты, на которых никто не играет, а разобрать все руки не доходят.

– Знакомо, – отозвалась я, высвобождая ногу из барабана. – У нас такое место называется балкон. Или сарай.

Девушка чему-то кивнула и, вручив мне пальто с сумкой, жестом позвала за собой.

– Давай за мной. Береги голову.

Теперь я уже внимательней отнеслась к ее предупреждению и вовремя увернулась от виолончели, которая почему-то висит под потолком.

– А почему такая таинственность? – поинтересовалась я, пока преодолевали оркестровую яму.

Девушка ответила:

– К параллельному разделу очень редко ездят. Опасное это место. Потом этого дилижанс по северной дороге тоже не любят. Возница тоже старается лишний раз не показываться. К тому же за такие извозы он неплохо зарабатывает. А это тоже светить не очень умно.