Колдовской снег

– Пустить, милая донна? – усмехнулся он. – О нет. Не теперь.

– Что ты задумал?

– Хочу показать тебе, чего ты лишала меня и чего лишалась сама, откладывая все за свадьбу, – милая донна.

– Ты не посмеешь…

– Но ты же посмела угрожать мне оглаской, – оборвал ее Рембо. – Но ничего. Я не дам этому случиться, попросту опередив тебя. Как думаешь, кому поверят больше, мне, уважаемому кудеснику Парсапольда, который состоит в коллегии кудесников и разводчику диковинных цветов, или тебе, красивой, но всего лишь женщине?

Лунария взмолилась:

– Прошу, не делай этого… Лапидус, я ведь после этого буду…

– Опозорена, – вновь не дал ей закончить кудесник. – ты будешь подпорченным товаром, о чем я позабочусь предать огласке.

– О боги, Лапидус, не надо… За что?

– За непокорность, – коротко сказал он.

Глаза девушки стали еще круглее, губы в ужасе искривились, она закричала так жалобно и пронзительно, что у меня потекли слезы. И ничего нельзя было сделать.

Лапидус тем временем перекинул сопротивляющуюся и брыкающуюся девушку через плечо и понес в беседку. У меня последовать за ними не хватило моральных сил. Я только стояла, зажимая ладонями уши, но все равно слышала крики Лунарии, к которой никто так и не пришел на помощь.

Когда они, наконец стихли и эта тварь в коричневых брюках со спокойным видом отправилась в дом, Лунария, держась за дверной косяк беседки, выбралась наружу.

Вид ее был так ужасен, что внутри все сжалось. Волосы растрепались, глаза покраснели, губы распухли, платье порвано до самого бедра и на светлой ткани алеет темное пятно.

Хромая и держась за живот, девушка выбралась из сада, а я не стесняясь рыдала, обхватив себя за плечи.

Затем все как-то резко замельтешило, мир закачался, и я едва не упала, пришлось расставить руки.  Когда картинка вновь стала четкой, обнаружила, что стою в небольшой кухоньке.  Обстановка более чем аскетичная – грубо сколоченный стол, такие же табуретки, позади очаг над которым бурлит котел с похлебкой.

Когда обернулась, увидела Лунарию, которая из последних сил цепляется за стену, а крупнотелая женщина в косынке, завязанной на пиратский манер, отчитывает ее со все силы.

– Ишь, какая цаца, – возмущалась женщина, – не могла быть посговорчивей. Лапидус Рембо такая партия. Для тебя почти невозможная. И ты, дура, прошляпила свое счастье!

– Матушка, но он же был с…

– Да какая разница с кем он был? – оборвала ее женщина. – И не зови меня матушкой. Я тебе не мать. Устала повторять уже. Твой папаша настоял взять тебя на воспитание. Теперь вожусь, пытаюсь нормально пристроить. А ты что? Черной неблагодарностью платишь.

Девушка протянула руку к женщине, пытаясь обнять и ища утешения.

– Ма… Лапидус, он меня…

Она не закончила, потому, что женщина, которую Лунария пыталась назвать матушкой, брезгливо отшагнула и продолжила отчитывать ее, будто она в чем-то и правда провинилась.

– А нечего было мужика провоцировать. Куда ты теперь такая порченая пойдешь? Кто тебя замуж возьмет? И платье порвала. А я его тебе, между прочим, у хорошей портнихи покупала. Думала, как выйдешь за Лапидуса, так быстренько мне все расходы возместишь. А теперь что?

Она продолжала говорить что-то еще, а я стояла и не верила глазам. То, что кудесник не дружит с головой, поняла еще при встрече. Но женщина. Пусть не родная мать, но женщина ведь. В голове не укладывалось, как она могла быть такой равнодушной к беде этой девочки.

Меня трясло от слез, я не знала, куда деться, как ей помочь. А она стояла, опершись плечом на стену, и по щекам молча катились слезы.

– Я же любила его, – прошептала она.

– Ха! – прыснула женщина. – Любила. Чушь какая. Любви нет.

– А что есть?

– Ум есть. Холодный и четкий, ясно тебе? Куда только мне теперь девать тебя, будешь только лишним ртом…

Девушка уронила голову и горько заплакала. Она плакала так самозабвенно и навзрыд, что я уже сама рыдала вовсю, размазывая по лицу слезы и растаявший снег.

А потом картинка вновь смазалась и переместила меня к какой-то реке с разрушенным мостом. На одной стороне реки все еще лето, но на другой – сугробы и черные деревья, торчащие как кривые пальцы, которые норовят уцепиться за небо. Вода в реке темная и быстрая, время от времени по ней проносятся коряги и куски льда.

От этого места по коже пробежали крупные мурашки, я всхлипнула и оглянулась.

К обрубку моста, покачиваясь, движется хрупкая фигурка, разорванное платье треплется на ветру, волосы колышутся как белый флаг поверженных.

– Лунария… – выдохнула я, прижав кулаки к груди. – Зачем ты сюда пошла?

Ужасная догадка змеей заползла в мысли, и я содрогнулась от вопиющей несправедливости, которая случилась с этой бедной девушкой. Я видела, как она босая подошла к самому краю моста.

Боясь того, что сейчас произойдет, я зажала рот ладонями, чтобы не кричать, но все равно продолжала смотреть.

Лунария таращилась немигающими глазами на темную воду, которая стремительно несется внизу. Но, когда я уже решила, что она совершит ужасное, все пошло не по моему сценарию.

Вскинув ладони она вдруг закричала: