Колдовской снег

Я точно знала, что это очищение. Я буквально кожей ощущала катарсис, который случился в эту секунду в душе невинной девочки, с которой обошлись так несправедливо и жестоко. Ведь никто просто так не станет ледяной колдуньей. Ледяной колдуньей может стать только глубоко страдающая, обиженная женщина, изо всей силы желающая эти страдания заглушить. Превратить в лед.

А потом я услышала рыдания. Эти рыдания сотрясали замок, рискуя обрушить его нам на головы и навсегда оставить в этом замерзшем мире.

– Надо бежать!.. – услышала я крик Асмодея откуда-то издалека, словно он за стеной.

Но продолжала сжимать в руках кого-то хрупкого и беззащитного, как ребенка. Это ребенок дрожал и плакал, цепляясь за меня, как утопающий за тоненькую ветку, и я не могла позволить ему утонуть во второй раз.

– Ты не виновата…

– Правда? – раздался надрывный всхлип прямо возле моего уха.

– Правда, – отозвалась я, хотя меня саму трясло, и только теперь осознала, что у самой по щекам катятся горячие дорожки.

С этих дорожек капает на плечо беззащитного существа у меня в руках, и оно обретает цвет. Такой, каким должен выглядеть живой человек, а не ледяная колода.

Осторожно, боясь нарушить хрупкое состояние, я отстранила от себя существо и увидела перед собой ту самую девушку, ту самую Лунарию, которая сидела в беседке и ждала кудесника. Голубоглазую, с белыми волосами и в светло-зеленом платье. Лицо заплаканное.

– Все будет хорошо, – сказала я, продолжая держать ее за руку, чтобы она ощущала поддержку. Ту самую, которой не получила даже от мачехи. Или хотя бы подобие поддержки. Во всяком случае, я старалась дать ей все, что могла.

Замок продолжал дрожать, с потолка посыпались ледяные осколки и снег, слева возник Асмодей и прокричал:

– Мирослава, раскопыть его тудыть! Надо бежать!

– Где Кирилл? – выдохнула я, в миг ощутив жгучую вспышку в районе груди.

– Да вот он! – выпалил демон, вытащив откуда-то из воздуха моего Кира, взъерошенного, очумелого, но совершенно человечного.

Кирилл ошалело вытаращился на меня и проговорил, скидывая с себя пальцы демона:

– Мира? Что тут… Где мы вообще?

– Кир, ты меня узнаешь? – едва не запищав от радости, спросила я.

– Что? Конечно узнаю, – отозвался он. – Это что, какой-то розыгрыш на годовщину? Тут жутко холодно.

Годовщина. Во всей этой круговерти я и помнить забыла о такой мелочи, как годовщина.

– Я потом тебе все объясню, – сказала я и поднялась, помогая встать Лунарии.

Из холодной и непоколебимой колдуньи она вдруг превратилась в испуганную девочку, которая обхватила себя за плечи и дрожит, как осиновый лист. Только сейчас до меня дошло – до этого она была ледяной и не чувствовала холода, а сейчас вновь стала человеком. Кирилл тоже одет не по погоде, его ведь умыкнули прямо из квартиры.

– Асмодей прав, надо убираться, – скомандовала я.

– Ну наконец-то, – бросил тот.

А Кирилл, покосившись на него, спросил изумленно:

– Асмодей? Это как демон похоти и блуда?

– Не «как», – отозвался снова тот, – а демон похоти и блуда. Пошевеливайся, Донжуан, а то все останемся под ледяными завалами. Я выберусь, а вы люди.

– В каком смысле лю… – попытался спросить Кирилл, но Асмодей развернул его и потолкал к выходу.

Мы с Лунарией побежали следом. Замок уже трещал по швам без ледяной хозяйки, от стен и потолка стали откалываться глыбы и с жутким грохотом разбираться о пол, разлетаясь на миллионы осколков. Все дрожало и гудело, как раненый зверь.

– Сейчас твои ледяные силы очень пригодились бы, – бросила я, пригибаясь на бегу.

– Теперь у меня их нет, – отозвалась Лунария.

Я промолчала, и ускорилась, утягивая ее за собой.

Из замка мы выскочили в тот самый момент, когда потолок зала обрушился единой плитой. Задержись мы на секунду там, уже никогда не вышли бы.

С разбегу выскочив на крыльцо, мы обе поскользнулись и вылетели со ступенек во внушительный сугроб, рядом с которым стоит Кирилл, пряча пальцы подмышки, и Асмодей.

Снег обжег щеки, но я подумала о Кирилле и Лунарии, у которых нет верхней одежды.

Быстро вынырнув из сугроба я помогла выбраться девушке, которая вновь стала бледнеть, но уже от холода, и бросилась на шею Кириллу.

– Я тебя нашла… – шептала я. – Какая я была дура, Кир, прости меня. Прости.

Он обнимал меня растерянно и нежно, а я чувствовала, как его трясет от холода.

– Ну, Мира, – говорил он, стуча зубами. – За что мне тебя прощать?

– За то, что наорала, за упертость, за…

Я запнулась, а он поднял мене пальцами подбородок и поцеловал. И на секунду все стало неважно, все исчезло и растворилось в бесконечной радости, которая затопила все мое существо.

– И ты меня прости, – прошептал Кир. – Прощаешь?

– Да…

– А знаешь, – проговорил он, дрожа все сильнее, – шампанское ведь я купил.

Я усмехнулась, прижавшись к нему всем телом, но в нашу идиллию грубо ворвался голос Асмодея.

– Эй, голубки, – сказал он, надевая на Лунарию свой плащ, – может свалим отсюда? Мне, конечно без разницы, я горяч и жарок, но девушке явно холодно. А не в моих правилах заставлять женщин мерзнуть. К сожалению, эту я согреть не могу. Да и милый твой уже посинел от холода.