Всеслав, склонный к насилию, использовал бесовскую силу для скорости перемещений – был быстр и, как казалось современникам, во благо. Святополк же, уличенный в братоубийстве и осуждаемый, гоним бесами. Оба случая, конечно, примеры вторжения потустороннего. Главные характеристики этих ситуаций – страх и спешка – признаки жадности. Они противостоят гармонии и никак не могут поощряться. Автор «Слова о полку Игореве» пытается восхищаться воинской удалью Всеслава, но в летописи он – отъявленный язычник, рождение которого сопровождают консультации волхвов, а долгую жизнь – кровопролития. Глубину его грехов не обязательно сопоставлять со Святополком, но в целом перед нами определенно реликты языческих представлений о вожде.
Одиннадцатый век был эпохой выбора и становления – и в смысле русской государственности, и в смысле русского православия. Никакого одномоментного и всеобщего крещения Руси 15 июля 988 года не случилось. Сама дата этого события условна. И совершенно точно – это не начало христианской миссии и не конец распространения язычества. Крестился князь. Так же поступили его дружинники, а потом и жители главных городов. Кумиры были сброшены и даже унизительно выпороты: «Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его палками. Делалось это не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, – чтобы принял он возмездие от людей»[46]
. На Русь прибыли греческие священники, началось возведение храмов – нередко на местах языческих треб. Согласно летописи, на месте, где Владимир в 980 г. разместил свое капище, теперь храм Св. Василия: «Но преблагий Бог не хочет гибели грешников, и на том холме стоит ныне церковь Святого Василия».На земле воплощением религии является Церковь, как организация, заведующая культом. Велико желание представить существование таковой у язычников, чтобы соперником христианства было сопоставимое по форме явление – как в Греции и Риме, где действовали храмы, общины и жреческое сословие. В постановлениях Стоглавого собора (1551 г.) народные игрища названы «еллинскими беснованиями», отсылая именно к древнегреческим верованиям. Однако данные источников не дают никаких указаний на существование на Руси чего-то подобного: ни языческих зданий, ни организации, ни сословия служителей. Иногда историки предлагают использовать аналогии для реконструкции. Например, высказывалось мнение, что раз первые русские христианские церкви были деревянными и возводили их в большом количестве, то навык строительства подобных культовых сооружений уже существовал. Ведь что-то подобное известно в скандинавских странах. Но это только гипотеза.
Позволительно реконструировать очень скудную структуру и неразвитость культа, который предполагал одухотворение сил природы – анимизм. Языческие божества – деревянные идолы, чья дееспособность связана с вселением в них демона – беса, нечистой силы. То, что они творят, – искус и наваждение. Однако понятно, что это некая духовная реальность. Ведь смерть Олега действительно случилась в согласии с предсказанием. А Владимир приносил языческие жертвы, но потом приказал избивать тех же идолов, которые оказались неспособны защитить себя и были низвергнуты.
Князь – сакральный лидер общины, воплощение ее политических волений. Он почти жрец. Он имеет право определять главного бога. Понятно, что ему ближе воинственная сила, грозная и могущественная – небесная. Но духи везде. Все деревья Перун не сожжет, поскольку жизнь на земле иссякнет и некому будет приносить жертвы. Христос – княжеский бог. Он достоин признания, но не отменяет остальных духовностей. Он задает тон, но вовсе не поглощает. Он главный, но не во всем. Так, судя по всему, думали многие современники.
У нас нет записей языческих сказаний и вообще чего-то подобного вплоть до XVIII века. Все, чем мы располагаем, – это взгляд иноверца, сочинения христианских авторов. Хотя даже после просмотра этих свидетельств становится ясно: проникновение православного обряда на протяжении XI века в народную среду оставалось поверхностным и охватывающим только столичные, княжеские центры. Летописец под 1068 годом сетует:
«Вот разве не язычники мы, если во встречу верим? Если кто встретит черноризца, то возвращается, или кабана, или свинью, – разве это не по-язычески? Это по наущению дьявола придерживаются таких примет. Другие же в чихание веруют, которое [на самом деле] бывает на здравие голове. Но дьявол прельщает и этими и иными способами, всякими хитростями отвращая нас от бога: трубами, скоморохами, и гуслями, и русалиями. Видим места игрищ утоптанными, и людей множество на них, так что толкают друг друга, внимая зрелищам, бесом задуманным, а церкви стоят так, что, когда бывает время молитвы, мало их оказывается в церкви. Потому и казни всяческие принимаем от Бога и набеги врагов; по божьему повелению принимаем наказание за грехи наши»[47]
.