Колдун

Она действительно остановилась.

Скрипнули петли ржавых дверей. Но никаких дверей не было.

— Жди! — умолял он, туман склизко коснулся ног. Майорин невольно отпрянул назад.

А стоит ли?

— Прошу тебя!

Я попробую. — Она зашла в туман. Последнее, что он видел, была прямая спина с пятью овальными шрамами на спине.

— Айрин! Стой!

Но туман уже спеленал его своими липкими лапами. Майорин задергался, стараясь вырваться, но руки и ноги были плотно связанны, а в голове гудело.

— Айрин! — прошептал он прежде, чем туман влился ему в рот и полез внутрь.

Туман оказался сухим и горячим. Жег небо, въедался в гортань, забил легкие. Майорин попытался откашляться, выплюнуть его, но туман въелся уже слишком глубоко.

Внезапно получилось. В горло полилась вода, заструилась по лицу и шее. Закашлял.

— Пей, давай. — Сказал незнакомый хриплый голос. — Глотай же!

Он глотнул. Кашель усилился. Туман внутри гас. Майорин осторожно разлепил веки.

— Очнулся. — Резюмировал стоящий над ним человек. Какое-то время колдун пытался сфокусироваться на его лице.

— Не признал? На еще попей. Сейчас я тебя развяжу. — Человек дал ему еще пару глотков и, отставив кружку, принялся за его путы. Колдун понял, что крепко связан. Его освободитель неловко возился с веревками на запястьях. Он действовал одной рукой, вторая висела плетью, стоило ей что-то задеть, как человек морщился от боли. — Я сначала думал, что ты мертвый. А потом ты начал стонать и с кем-то спорить. И звать мою сестру. Эй, Майорин. Ты онемел?

Он действительно почти онемел.

— Филипп?

— Признал-таки? — улыбнулся Филипп. Колдун кивнул, в худом лице не осталось ничего мальчишеского, Филиппу можно было дать все сорок, седые пряди расчерчивали полосками темные патлы и бороду. Появились носогубные складки, скулы остро торчали под запавшими глазами. — Думаю, я и сам бы себя не признал.

— Живой значит.

— Ненадолго. — Филипп справился с веревками. Майорин принялся разминать запястья. — С ногами уж сам. Я устал.

— Есть вода?

— Нашу я всю на тебя истратил.

— Возьми мою. — Раздалось из-за спины. — Я не хочу.

— Нет, Наля. Хочешь. — Ответил Филипп. — Пей.

— Я правда не хочу. — Спокойно ответил девчоночий голосок. — Господин колдун, возьмите.

Майорин обернулся, через решетку соседней камеры к нему тянулись тонкие ручки с деревянной кружкой.

— Не надо. — Просипел он. Девчонке было едва шестнадцать, на худеньком личике с задорно вздернутым носом блестели круглые синие глаза. Очень похожие на глаза ее матери.

— Ну и ладно. — Обиделась Наля, убрала кружку и повернулась к соседям спиной, прикрывшись широкими кожистыми крыльями. — Как хотите.

— Химера. — Майорин обалдело прикрыл открывшийся рот.

— Полностью сохранившая личность и разум. Налечка, ну не обижайся. — Филипп потянулся к ней здоровой рукой и коснулся крыла. — Я же о тебе беспокоюсь…

Он слушал, как Филипп утешает плачущую химеру, гладит ее по грязным волосам через решетку и думал, что из одного кошмара попал в другой. Более страшный. Путы на ногах снял сам, и теперь растирал щиколотки и опухшие ступни. Маги не заботились о кровотоке, когда связывали.

На голове была обычная шишка, во рту не хватало нескольких зубов. Для жизни не опасно.

Ночью сон вернулся опять. Он одиноко бродил по щиколотку в тумане, поднялся к дому, отворил двери.

И попал в свой дом в Вирице. На столе лежал забытый рушник, будто кто-то вытирал руки, а потом отвлекся и небрежно бросил куда получилось. Свет из окна падал квадратом на доски пола, около печки просыпались щепки и кудряшки бересты. В комнатах не были заправлены постели, танцевали пылинки в солнечных лучах. Майорин сел за собственный стол, поворошил бумаги. За открытым окном шумела речка, невидимая из-за тумана.

Он вернулся на кухню, топор стоял прислоненный к стене, как он его и оставил.

Когда?

Но колдун был твердо уверен, что последним к топору прикасался именно он.

За окном текла река с покатыми травяными берегами. Ветер ласкал занавески на окнах. Занавески, которые сшила Айрин. Она долго возмущалась, что окна голые, пока колдун не разозлился и не наорал на нее — по поводу своего устава в чужом монастыре. Айрин надулась и ушла к себе, а следующим вечером на окнах появились отрезы ткани веселого желтого цвета, повешенные на веревочку. Стало уютней.

К прошлой весне они уже настолько притерлись, что понимали друг друга с полуслова. Он никогда не жил ни с кем так долго. И никто никогда не бил кружки об пол, когда они ругались. Никто до этого не шил занавески. Никто не злил его так часто и так…

… по-домашнему.

Он сел на крыльце, достал трубку. Закурил. Легкий дымок потянулся к туману, путаясь в нем, плутая.

Лошадь, пасшаяся у дома, услышала что-то, насторожила уши. Взвилась и легко поскакала прочь. Майорин наблюдал за красивым аллюром животного. Туман опять подступил к ногам. Зайти в него что ли?

Вязкая морось в этот раз была податливей, в ней даже можно было двигаться.