Колдунья-беглянка

– А что прикажешь делать, Фельдмаршал? – пожал плечами помянутый, плюхаясь на сиденье напротив Анатоля с Ольгой. Язык у него самую чуточку заплетался, но держался он, в общем, деловито. – Лакей, изволите ли видеть, ищет места и выспрашивает у окрестных слуг все, что по этому поводу можно выспросить. Как тут без рюмахи?

– Ладно, ладно… Излагай.

– Часа три просидели с этими бероевскими лоботрясами. Вот и пришлось, стало быть… Те подробности, что к нашему… предприятию отношения не имеют, я, конечно, пропускаю… Диспозиция такова: в доме сейчас осталось ровным счетом восемь человек прислуги и управитель. Вернее сказать – при доме. Потому что четверо, что ни вечер, выскальзывают за дверь ради прожигания жизни на свой нехитрый манер. Остается в доме, стало быть, пятеро. Управитель – голландец, недавно нанятый и потому ретивый. Сам капли в рот не берет… но и с теми тремя справиться не особенно и может. Они еще до темноты налакаются и спать залягут…

– Почему – трое? У тебя получилось, что, кроме голландца, там еще четверо…

– А ты меня не перебивай раньше времени, господин Фельдмаршал, я свое дело знаю, сколько б выпить ни пришлось… Четвертый за сторожа. Он-то и бдит, один-единственный, то по дому расхаживает, то по двору. А что непьющий, так это оттого, что он хозяйский земляк, такая же татарская лопатка, а им Коран спиртное глотать настрого воспрещает… Короче говоря, эта нехристь – главное ваше опасение. Не то чтоб он беспрестанно бродил дозором, но большей частью отсыпается днем, а ночью бдит…

– Собаки есть?

– Нет у них собак, не приживаются отчего-то, да и не любит их барин…

– Все верно, – сказала Ольга. – Я двух кошек закинула во двор, и они там спокойно разгуливали, пока не вздумали выбраться. Будь там собаки, лай бы поднялся…

– Вот именно, – кивнул Степушка, благоухая сивухой. – Нету там собак. Заместо собаки у него землячок… Короче говоря, главное я вызнал. Дом за последние лет десять ни разу не грабили, не забирались туда мазурики, так что нет у них, у тамошних, особой рьяности, хоть нехристь и бродит ночами, как грешная душа… Так, порядку ради… Мне другое не нравится.

– Что?

– Да как бы это тебе объяснить… Сам не пойму, что. Оба моих закадычных дружка, что Савелий, что Васька, болтают выпивши со всей охотой и безалаберностью, как приличному русскому запьянцовскому лакею и полагается, их и наводить не было нужды, сами трещат обо всем, что мне интересно. И однако… Чего-то они недоговаривают. С полдюжины разов было так: болтовня идет вроде бы о самых безобидных вещах, но то Савелий Ваську, то Васька Савлелия локтем – толк! Явственно, сразу заметно. И тот, кого пихнули, моментально умолкает. И пугается чего-то. Вот только я никак не смог себе взять в толк, касаемо чего они так берегутся. Вроде бы и не просматривается, как ты любишь выражаться, системы. Я ее, короче, не уловил. Может, если бы наш с ними разговор подробнейше изложить, обмозговать… но на это времени нужно меньше, чем мы в трактире сидели, пару часиков уж точно… Желаешь слушать?

– Некогда.

– Ну вот… Я одно тебе с уверенностью говорю: есть у них в доме что-то, о чем они говорить боятся, чуть ли не трезвеют даже. Это-то я учуял, но чего оно касается, не обессудь, не понимаю…

– Ну, это нас вряд ли касается, – подумав, заключил Фельдмаршал. – В любом богатом доме, какой ни возьми, обязательно сыщется своя домашняя тайна, мало ли что там у них имеет место происходить… Ладно, Степушка. Благодарю за службу. Отправляйся домой и спи безмятежно, заслужил. Вот, держи… С нами идти в таком виде тебе решительно несподручно: вон как тебя, сокола ясного, пошатывает… Ступай.

– Премного благодарен! Ежели что, Фельдмаршал, я всегда в меблированных у Мавры… – Он подкинул золотой, ловко поймал его, несмотря на неуверенность движений, вылез из кареты и пропал в ночной тьме, впрочем, достаточно щедро озаренной светом висевшей над Петербургом полной луны.

– Итак? – спросил Анатоль чуть иронично. – Готова нарушить уголовное уложение Российской империи в той его части, что касается краж со взломом из обитаемого строения?

– А куда денешься? – вздохнула Ольга.

– Фонарь?

– Вот он.

– Пистолеты?

– Под сюртуком. Курки спущены.

– Кинжал?

– На месте.

– Ну, дай-то бог… Оленька, я тебя умоляю, постарайся ловчее…

– Да и ты постарайся, – сказала Ольга. – Ты ведь тоже впервые в роли ночного взломщика выступаешь, так что не держись начальственно… Пошли?

Они вылезли из кареты. Молчаливый Трифон, поплотнее закутавшись в плащ, остался на козлах, он ни о чем не спрашивал, поскольку давно уже получил должные указания. Луна стоял высоко, на брусчатке лежали неправдоподобно четкие тени – от домов, от уличных тумб, от двух мраморных львов на постаментах, что украшали парадное крыльцо бероевского дома.

Анатоль и Ольга непринужденной походкой двинулись вдоль Фонтанки – ни дать, ни взять два светских гуляки, то ли возвращавшиеся из гостей, то ли направлявшиеся в гости. На улице они оказались единственными прохожими. Окна в бероевском доме были темными, ни одного огонька.