Колдунья из Железного Леса

Марита Питерская Колдунья из Железного Леса

От автора

Фанфик даже не столько по скандинавским мифам, сколько по книге Рейвен Кальдера «Книга йотунов: работа с великанами Северной традиции» (перевод Анны Блейз), написанной, в свою очередь, на основании свидетельств шаманов и духовидцев, общающихся по ходу своей деятельности с древнескандинавскими божествами. Все кёнинги, метафоры, аллюзии, Ангрбода, Лаувейя, Хель, Фенрир, Ёрмунганд — все оттуда, ибо более полного источника по данной теме мне отыскать не удалось.

В том лесу белесоватые стволы
Выступали неожиданно из мглы.

Из земли за корнем корень выходил,
Точно руки обитателей могил.

Под покровом ярко-огненной листвы
Великаны жили, карлики и львы,

И следы в песке видали рыбаки
Шестипалой человеческой руки.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Может быть, тот лес — душа твоя,
Может быть, тот лес — любовь моя,

Или, может быть, когда умрем,
Мы в тот лес направимся вдвоем.

(Н. Гумилев, «Лес»)

Змеи.

Холодно-серые, чешуисто-гладкие тела — скользили, текли, извивались, гибкими водопадными струями лаская лоно и грудь, тугими кольцами цепей сжимая запястья и бедра, на шее, в ногах, блестяще-влажным клубком по земляному полу — бесчисленное множество змей. Ядом лоснящиеся жала, глаза, осколками янтаря, изгрызенного морской водою — точно стремительно-приливная волна, змеи захлестывали, скрывали с головой, от выдоха до вдоха, пенными каплями чешуек на высохших губах, медвяно-желтой, ядовитою росой, истаивающей на коже быстрее, чем водная морось в прибрежном галечнике.

Ярнвид[1], унизанное стальными шипами сердце Ётунхейма, сердце, полное дикой, беспокойною кровью, хищный, сумрачно-еловый, пахнущий железом и страхом — словно разбуженный зверь, дышал за порогом ее хижины, зеленовато-синими всполохами болотных огней пульсировал сквозь незадернутые окна, изогнутыми кинжалами волчьих когтей скребся снаружи о костяные стены, сопел по-медвежьи, высвистывал птичьими, пронзительно-скрипучими голосами, манил, магичил, зазывал — новых и новых тварей, что мутно-серым потоком лились через распахнутую дверь. Змеи — тяжелые морские буруны, змеи — шторма и приливы, она тонула, сдерживая вдох, падала на дно, дубовой ладьей, опрокинутой бурей, погружалась в рассыпчато-желтый песок, и буро-зеленые водоросли качались над ней, как змеи, изготовившиеся к прыжку, и едкой горечью жгла губы соленая морская вода, и бледно-белые раковины сияли перламутровыми боками, точно белесовато-мутные глаза линяющей змеи…

— … Оковы Мира, Иор[2], Вечноменяющийся, — она вскинула ладонь, змеино повела пальцами, очерчивая вкруг лица многоголовую руну. — Пусть завершится то, что было начато, и пусть начнется то, что станет завершением, жизнь — за смерть, и смерть за жизнь достойною платой… — и огромный, белотелый змей, свернувшийся на груди ее, качнулся, словно бы согласительно кивая, раздвоенным жалом языка прошелся по щеке, оставляя на коже влажновато-липкие следы.

— … Иор — веревочное кольцо, Иор — ни конца, ни начала… — змей рос, раздувался, точно дымный столб над кровлей в ненастную погоду, жег не мигая в упор зелеными, малахитовыми глазами, и каплями медвяной росы яд золотился на кончиках кинжально-острых клыков его, и пасть, распахнутая бездонной пещерой, грозила поглотить ее, и хижину, и многозмеиное море вокруг. Она едва успела свести пальцы в оборотничью Уруз[3], руну лесных охотников, руну Госпожи Волчьего Клана, как змей зашипел, и бросился вперед, и темная пасть его заслонила солнце и звезды, и бледными лунами зажглись в непроглядной ночи чудовищные клыки его, и, теряя опору, она рухнула вниз, в бесконечно глубокое ничто…

… и распахнула глаза на лесной поляне.

Солнце клонилось в закат, и красно-багровым, закатным огнем пылали над поляной косматые островершинные ели, и темно-густые, как волчья шерсть, бродили по траве на длинных ходулях-ногах предзакатные тени, и ветер, звонким охотничьим рогом, трубил, продираясь сквозь силками сплетенные ветви, и в воздухе пахло сумерками и дождем.

— Клацк… хру-ум… — сплошная еловая стена вкруг поляны хрустела, поддаваясь, ломаясь, осколками свежеобгрызенных костей сыпались на траву скручено-изломанные ветки — он шел, учуяв запах добычи, черный, как сама ночь, высокий, как горы Нидфьёлль, Хозяин Железного Леса, свирепейший из сыновей его, и, пискнув испуганной мышью, она метнулась в сторону, прочь из ловушки-западни.

— Шва-арк… — пропахав землю когтистой пятерней, серо-черная, обхватом в два еловых ствола, щетинистой шерстью обросшая лапа тотчас преградила дорогу, толкнув в плечо, играючи швырнула на траву. — Гр-р…р-рр…