Колдунья из Железного Леса

… Цепь натянулась, подрагивая и звеня, и, запрокинув к небу косматую голову, зверь завыл, потерянно и жалко, огромный, словно могильный курган, бесформенно-темный, и пена, окрашенная красным, тяжелыми как снег хлопьями валилась с жемчужных клыков его, и красно-рубиновым светом сияли в сгущавшихся сумерках глаза под густо-мохнатыми веками, и, потирая ушибленное плечо, она поднялась на ноги, смахнула с подола шерсть, терпко пахнущую лесом и псиной.

— Конец наших страхов, Пожиратель любви, Ждущий всех у последних врат… — острые, точно густой частокол, ели-часовые на границе меж лесом и травой качнулись, стряхивая с вершин припозднившиеся звезды, и месяц, наточенным волчьим когтем, всплыл над чернеющей поляной, и сумрачно-серые тени, точно звери, изготовившиеся к прыжку, смотрели на нее из-за каждого пня, и земля под ногами ее дрогнула, расступаясь, зияюще-черной, как жадная волчья пасть, бездонно-глубокою ямой, и длинными языками корней оплетая лодыжки, с чавканьем потянула в себя. — Сильнейшая из всех скорбей мира, Безжалостный, Кровавозубый…

… Эар[4], трупно-серого цвета, руна могилы и смерти, холодными пятнами гнили проступала сквозь кости ее, и толстые личинки червей копошились в ее глазницах, и где-то там, над пластами глины и камней, грызлись друг с дружкою волки, растаскивая на куски ее плоть, лакали взахлеб, как новорожденные щенки молоко, парную, теплую кровь ее, а потом появилась Она, в длинном черном плаще от горла до пят, точно озеро, полное тьмы, и протянула ей руку, и сказала: «Пойдем».

И бледная кожа Ее опаляла испепеляющим жаром, и холоднее всех ледников Нифльхейма, смотрели глаза Ее, Гиннунгагап[5], колодцы бездонной черноты, и ослепительно-белым венцом стальных, остроточеных лезвий, сияла на голове Ее царственная корона, Она спросила: «Что тебя так страшит?», Она сказала: «Принеси мне в дар свои страхи», Владычица Мертвых, Королева Хельхейма, Неумолимая Стражница Душ.

— Настанет час, и наши страхи вырвутся на свободу, поглотят солнце и луну, последним погребальным костром зажгут Иггдрасиль, и свет его будет виден во всех Девяти Мирах, — она замолчала, теряясь на мгновение пред хищно ощерившейся улыбкой Королевой, но Королева кивнула: «Продолжай», и трупные черви белесовато-серых волос вились у висков Ее, и гнилью смердело Ее дыхание, и голос Ее отдавался в густой тишине, точно раскатистое пещерное эхо, — … во всех Девяти Мирах, и не один из них не избегнет разрушения. Хозяйки Веретена, норны-паучихи, плетут, не останавливаясь, нити нашего вирда[6], Урд прядет, Верданди ткет, Скульд перерезает, и тот, с кем будет сплетена моя нить, завязана тремя крепчайшими узлами, тот, кто станет погибелью этого мира…

— Нет нужды думать об этом сейчас, — медленно, точно разжевывая во рту влажные земляные комья, произнесла Королева, и жухлые цветы в волосах Ее шуршали высушенными шкурками змей, и белые, как кость, клыки Ее были по-волчьи остры, порывом промозглого ветра, гиблыми туманами хельхеймских озер веяло от слов Ее, Хозяйки Последнего Дома, Хель Красно-Черной… — Придет время — и судьба сама постучится в твои двери, и ты узнаешь ее — в любой маске, под любым обличьем. А теперь — прочь.

«Прочь», — выдохнула Она, и кожа Ее, бледно-гнойного цвета, словно обваренная кипящей водою, за доли мгновенья зажглась красно-алыми бутонами незаживающих язв, клочьями пошла с тела Ее, обнажая розовато-влажное мясо, мясо сходило с костей, кости с сухим, глиняным треском крошились, точно сгнившие от болезней и старости зубы, Королева обращалась в прах, едким дымом погребальных костров уходила в сумеречно-серое небо. Дым ел глаза, густой паутиной забивая ноздри и гортань, она закашлялась, замахала руками, сплевывая густую, тягуче-горькую слюну, рванулась прочь, сквозь неподвижно-вязкий воздух, как муха, влипшая в прозрачную древесную смолу…

… и солнце обожгло веки золотыми, пронзительно-колкими лучами. Словно румяное яблоко, оно каталось в окне — рыжее, сочно-наливное, свет полз по стенам и потолку, дожирая остатки ночных теней, клоками изорванной паутины тьма расползалась по дальним углам до следующей ночи, и Ак[7], руна молнии, дубовый посох Жрицы Волчьего Клана над изголовьем ее, светилась алмазным и алым, точно железо, раскаленное в горне докрасна.

— Сегодня ночью ты видела странные сны, Ангрбода, — она коснулась пальцами щеки, словно стирая с лица невидимые пятна сажи. — То, что прорицала первому среди асов воскресшая вёльва, должно быть, уже недалеко…

— Ближе, чем ты думаешь, о, всеискусная в сейде!