Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России

В селе К. многие обращаются к одной пожилой женщине, которая гадает на картах. На мои расспросы, о чем к ней ходят ворожить, она ответила: Воруют, дак воров узнавать. Воруют — здися дополна воры![392] Муж с женой, фермеры, рассказали мне, что, когда они начали свое дело, их жгли, вредили. Они ездили гадать — кто именно, а в милицию обращаться — бесполезно[393]. Еще один пример:

Вот эта Надя сивинская, она даже в воде могла это, ворожить человека-то опять! Вот какая сила у ее была. Она мне говорит: «Я те могу…», милиция и вся Сива ей дорожат. «Они-де меня как за икону-де считают. Меня-де все меня берегут меня, потому что я-де воров-то им нахожу». Это, в стакан воду нальют, золотое кольцо кладут и: «Сразу я, — говорит, — тут уж всё, я им показываю: вон, вон, глядите, — говорит. Вот так только, — говорит, — я стол вот как… молитву скажу, вот так стол проведу рукой (проводит рукой по столу) — всё, больше нечего делать! Я, — говорит, — всё, вора сразу им налицо, вот, глядите, вот». У одного начальника, какого-то начальника главного то ли в Сивее, то ли где-то, и, может, в Верещагине — везде ее волочат, возят, ведь везде ее возят! Она как не пре´чется, везде ее находят. Вот ведь как это. Помогат она шибко этой, милиции-то. Всем помогат она.

Мы вот с ней сидим на кухне <…> она рассказыват, разговариват со мной. Ой, она много мене кое-чё рассказала, уй-й-й, ты что! «Выше тебя, — говорит, — живет этот, вор. Ты отсель уйди, Фрося, — говорит, — выше тебя вор живет». — «А ты откуда знашь, кто там вор?» — «Дак, — говорит, — он, — говорит, — это, не родная дочь-то была, от первого брака, свадьба была, сколь, — говорит, — чё ей надарили — вот посуду, хрусталь да чё да — он всё украл. Мать-то приезжала в Сиву. Я на воде, — говорит, — ей показала его. Я его видела, я его знаю, он выше тебя», — говорит[394].

Этот пример, кстати, показывает, что «вор», как и «колдун», — не ситуативная, а постоянная характеристика человека; даже один случай воровства формирует репутацию.

Не менее часто в случае краж и пропаж ходят ворожить к пошибке: полагают, что женщина, одержимая бесом (а точнее — сам бес), знает многое из того, что недоступно простым смертным. Эта практика и в современном Верхокамье являет собой распространенную социальную игру несмотря на то, что пошибка встречается все реже. Сами слова «ворожить» и «кража» — пусковые механизмы, вызывающие приступ, например:

Соб.: Нам сказали, что к вам приходят за советом, что вы можете указать, помочь, если что украдут или…

А-ма-ма, о! О-й-й! (Приступ начинается неожиданно. Звуки издает, втягивая в себя воздух. Потом оглядывает присутствующих, как бы проверяя эффект, нет и следа смущения.)

Во мне есть холера. (Правой рукой, сжатой в кулак, касается груди.)

Соб.: Это болезнь какая-то?

Да, болезнь, ага. Ой… страшная болезнь. (Эту фразу говорит на вдохе, как и вышеприведенное звукоизвлечение.)

Соб.: А называется-то как?

Пошибка[395].

Про эту женщину нам рассказали следующее: