Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России

Тут вот икотка есть одна дак… за этим, за сельпом, дак она… если у кого чё украли или чё, дак она угадыват. Прасковья Максимовна <…> У кого же чё потерялось, а, флягу одна потеряла. Флягу вымыла, за ограду поставила, к колодцу, и фляга потерялась <…> Там, видишь, нечистый сидит, это нечистый говорит <…> Вот со флягой-то ходила, ну, она это, очень тяжело ей было, и хотела сказать… «Ты, — говорит, — сама знашь». Она на какого человека-то думала: «Ты, — говорит, — сама знашь». А потом она… кто-то… Феклист ходил, он флягу-то взял. «Ты, — говорит, — сама знашь, кто взял». Ну, и чё, раз знашь, дак знашь. Значит, которого знал, значит, тот и есть[396].

У нас тоже здесь, в Сепыче, эта, Прасковья Васильевна (ошибка информанта, Прасковья Максимовна. — О. X.). Правда-нет это, что она… икота у ней, ходят всё к ней это, спрашивать, кто чё, кто украл, чё… Она говорит это[397].

Такие ворожеи есть в каждом селе.

Вот в Соколово тоже была женщина, говорила она. У нас когда-то у сына украли аппаратуру, магнитофон-то, и вот я ездила к ней. Дак она опеть, она говорила: «Вот если будут искать, дак найдут». Ну, правильно, мы не искали ведь и не нашли. Но она не говорит, кто именно, не говорит[398].

Ну, вот здесь-то, там, по Свободе-то, говорят, она ворожит. И правду сказыват <…> Кому чё надо, тот и узнаёт. Кто где чё украдет — идут <…> Или кто заболеет, вот заболеет, опять тоже ходят узнают[399].

Я заговорила… пришла так же в прошлом году к ей, она: «У меня двух чепушек (кур. — О. X.) кто-то съел, съел, съел кто-то». Ну, кто съел? А я говорю: «У тебя чё, Васька прокараулил? Ты, — говорю, — чё, Васька, пошто двух чепушек прокараулил?» (Васька или Василий Иванович — имя пошибки. — О.Х.) — «Кто съел дак пусть ест, пусть ест». (Говорит здесь голосом более высокого регистра, подражая голосу пошибки.) — «Ну, дак ты знашь же, мол, кто съел, ты ведь, — говорю, — ворожишь?» — «Не знаю, не знаю. Кто съел, дак пусть ест». Ну, вот она стонет и стонет. Дак я говорю: «У тебя Васька чё, почё прокараулил?» Ну, вот тожно Васька заговорил: «Не знаю, не знаю. Кто-то съел, кто-то съел»[400].

В случаях, связанных с конфликтами среди односельчан, ответы пошибки обычно не отличаются определенностью — либо подтверждаются мысли клиента («на кого думаешь, тот и украл»), либо вообще не рекомендуется искать виновного («найдется»). Тем не менее и в этом случае ворожба устраняет сомнения и страх обвинить кого-либо ложно и в целом страх самостоятельно обвинить кого-то, поскольку ответственность за обвинение передается безличным силам, говоря иначе — человеку-институту, который выступает от имени социума, но персонифицирует его лишь отчасти, отчасти же — благодаря своему аномальному статусу — воплощает невидимый мир со свойственной его обитателям осведомленностью[401].