Колдуны

Накатывает ночь, заливая чернилами неровное патио и запущенный сад. Фиона стоит на кухне перед раковиной, скрестив руки на груди. В оконном стекле отражается ее мрачный оскал.

Том берет левее, огибая распахнутый люк плохого настроения жены, и направляется к полупустой бутылке рома на кухонной столешнице. Он замечает, что ноутбук Фионы открыт. На экране светится графика их банковского счета.

Не поворачивая головы, Фиона произносит напряженным шепотом – она не хочет, чтобы ее слова долетели до второго этажа:

– Я не желаю, чтобы ты ее поощрял. С этими… кем бы они ни были. Я не желаю, чтобы наш ребенок даже думал о таких вещах.

Том льет в стакан рубиновый алкоголь и говорит так же тихо и немногословно:

– Думаешь, она выдумывает?

– Конечно, выдумывает. Она не понимает, что видела. И видела ли что-нибудь. Но дай угадаю, ты не считаешь, что она сочиняет?

– Трудно точно определить, что я считаю. – Глоток спиртного обжигает его пищевод, а затем превращается в охваченный пламенем грохочущий лифт, который разбивается в желудке. – Но вот что скажу. Что бы ни происходило – а что-то происходит, – это связано с ними. – Том кивает на стену, отделяющую их от соседей. – С выставкой цветов в Челси[5].

Фиона оборачивается, ее веки опущены, но дрожат, она набирает в грудь воздуха, чтобы разразиться тирадой в его адрес.

Том продолжает:

– Арчи? Грейси видела, как один из… тех в лесу кормил его. Мм? Сад, черт возьми, мертв. Это случилось за пару дней.

Он подбирается к подоконнику, вступает в еще ощутимую дымку духов Фионы. Она не успела сменить рабочий костюм. Том берет свинцовую табличку, его запястье напрягается от тяжести. Он повышает голос, так его, наконец, услышат:

– Что это такое? Они по всей мертвой лужайке, которую раскапывала наша мертвая собака. Заставляет задуматься. Последний владелец…

– Паранойя. Насчет них, – Фиона кивает на стену. – Ты не прекращаешь с тех пор, как мы приехали сюда. Как будто у нас без того мало забот, Том. А этот дом? А все здесь? Мы едва можем позволить самое необходимое, а ты только что потратил четыреста фунтов на товары для сада. Четыреста! Бензопила?

– Совсем маленькая.

– Действительно нужная вещь.

– Для живой изгороди. Я не могу обрезать ее вручную.

– И это тогда, когда мы должны быть бережливее. С каждым пенни. Тебе не звонили уже…

– Грейси нужен сад, в котором она могла бы играть.

– Ей нужен отец, который…

– Что?

– Просто не обращай внимания на психов по соседству.

– Говорю тебе, Фи. С первых дней. Постепенно, шаг за шагом. Забор. Лес. Они прибили гребаную лису к дереву, чтобы напугать Грейси. Чтобы не пускать туда нас. Кто еще мог это сделать или имел на то причины? Это сделали они. Они. Соседи. Отравили нашу собаку, потому что… – Том останавливается. Он не рассказал Фионе о ссоре, которая закончилась тем, что Арчи наделал дел на лужайке перед домом соседей. – Это возможно. Если не безусловно. Малыш Арчи.

– Ты этого не знаешь.

– Днем тебя здесь нет. Ты не видишь этих уродов.

– Нет, потому что я работаю. И теперь мне придется работать сверхурочно или найти подработку, потому что нам нужно отремонтировать эту чертову крышу. Пока наш ребенок будет заниматься в группе продленного дня. Жизнь мечты, приятель.

Том подходит к корзине Арчи и опускается на колени. Пес завернут в одеяльце.

– Мамочка!

Позади Тома вздыхает Фиона.

– Мамочка! Там какой-то шум!

Том, не поднимаясь, разворачивается.

– Я схожу.

– Нет, черт возьми, ты не сходишь. – Фиона едва не плачет и выходит, промокая глаза салфеткой. – Как можно ожидать, что она уснет после того, как ты заставил ее представить все это!

Наверху начинает рыдать Грейси. Уже сам звук заставляет Тома чувствовать себя вдвое ужаснее, чем тогда, когда они нашли окоченевшего Арчи. Он терпеть не может, когда Грейси или Фиона плачут, и обычно делает и говорит что угодно, лишь бы они перестали.

28

Фонарик, прислоненный к старому кирпичу, освещает работу могильщика-Тома, пока он спихивает лопатой остатки разрытой почвы в маленькую могилу. В дальнем конце зачахшего сада Том прихлопывает землю, а затем тянется к крошечному кресту, который сделал из двух планок забора. На необработанном дереве белой краской, оставшейся от ремонта главной спальни, написано «АРЧИ». Том вонзает колышек в землю, затем застегивает ошейник Арчи на перекладине.

Скорбные сумерки наполняют небо, воздух и сердце Тома. Внутри он становится такого же сероватого оловянного цвета, когда прижимает руку к разрытой земле и шепчет:

– Малыш.

В ближайшие дни его дочь укроет эту землю дарами. Том легко представляет пластиковые вазочки с увядающими маргаритками, веточки ягод и все, что Грейси сможет раздобыть, чтобы положить здесь, пока болтает с иссохшим тельцем под землей, вспоминая, как влажные, просящие глаза щенка наполняли ее любовью, думать о которой слишком больно.

Вытирая щеку, Том обозревает свою разоренную землю. Разбитые панели забора громоздятся, точно обломки после шторма. Мертвые растения. Червивые яблоки на деревьях, окруженные опьяневшими мухами.