Колечко

Как ни обрадовался Густав успеху своего предприятия, однако последние слова Шица заставили его призадуматься. «Он не имеет права отказать тому, кто настоятельно требует открытия тайны! Тайна потеряет свою силу, если кому-нибудь сделается известным, что она открыта! Что это значит? Неужели без шуток тут есть бесовщина? Не потребует ли завтра Шиц записи на душу, по обыкновенной форме сказок, баллад и легенд? Слуга покорный!.. Да быть не может! Кто этому вздору поверит в наш просвещенный век? Просто тут искусный математический расчет, а все эти предостережения суть не иное что, как шарлатанство, средство придать большую важность этому делу. Но почему же он не отказал, по крайней мере, не отложил на некоторое время, не затруднял просящего отсрочками и замедлениями, как обыкновенно делается? А! это мы узнаем завтра, когда Шиц объявит, какую долю из выигрыша он назначает себе за труд».

Гацфельд явился в назначенное время. Шиц встретил его в передней. Казалось, он был немного пьян. Они прошли в заднюю комнату, и там на столе был самовар, чайный прибор и большая бутылка рома.

— Садитесь, — сказал Шиц. — Прежде всего — выпьем по стакану доброго пунша. Рекомендую! Это настоящий арак де-Гоа.

— Почтеннейший Иван Адамович, я пришел к вам не для попойки.

— Это будет, будет! Не беспокойтесь! А теперь выпейте!.. Ага! любезный Густав Федорович! неужели вы забыли, что, готовясь на важное дело, надобно прежде всего подкрепить физические силы, набраться храбрости и духа?

— В этом у меня нет недостатка.

— Верю, очень верю! Вы храбры в сражениях, в опасностях, а теперь!.. Пейте, не бойтесь!

— Разве будут какие-нибудь заклинания? — шутливо спросил Гацфельд.

— Нет… пожалуй, я поставлю вас среди комнаты, очерчу мелом и начну окуривать: только эти фарсы вовсе не нужны. Вы преспокойно останетесь на этом стуле!.. Однако, приступим к делу. Сколько вам от роду лет? Не нужно сказывать в подробности, а только, более или менее двадцати шести?

— Более.

— И менее тридцати девяти?

— Гм! надеюсь!

— Почему я знаю! Бывают физиономии моложавые… А впрочем — виноват, я должен помнить ваше рождение… Итак, между двадцати шести и тридцати девяти, то есть третье тринадцатилетие… Любезнейший Густав Федорович, вы можете выиграть только три карты!

— Только три? почему же Лихаев выиграл четыре?

— Лихаев? Да. Ему было двадцать три года. А если бы он был отрок двенадцати лет — то выиграл бы и все пять карт. Более нельзя!

— Стало, по карте на тринадцатилетие, и только до шестидесятипятилетнего возраста?

— Вы угадали. На шестьдесят шестом году можно повторить, то есть выиграть столько же раз на те же самые карты. Это… вы можете помнить на всякий случай… Далее — в которому месяце вы родились?

— В феврале.

— Это, по нашему счету, двенадцатый месяц. Кстати, не в високосный ли год?

— Я родился в 792.

— Високос! О, это важное обстоятельство! Не ошибаетесь ли вы?

— Будьте спокойны.

— В таком случае, февраль считается тринадцатым месяцем и первая карта, которая вам выиграет, то есть, которую вы должны ставить — это король. Помните хорошенько — король!..

Заметно было, что Шиц пьян.

— Вы шутите со мною, Иван Адамович, — сказал Гацфельд недоверчиво.

— О, utinam!.. Вы знаете по-латыни?

— Нет! — сердито отвечал Густав.

— Жаль! это прекрасный язык! Utinam значит «когда бы», «если бы»!.. Из этого вы можете заключить, что я совсем не шучу!.. Еще по стаканчику!

— Довольно, довольно! Вы хотите меня напоить, и… может быть, одурачить!

— Молодой человек! — строго сказал Шиц. — Дело идет не о дурачестве, а…

Он не договорил и с значительным видом кивнул головою; Гацфельд невольно смутился.

— Продолжаем! — сказал Шиц. — Дело начато!.. Или вы хотите оставить?..

— Нет-нет, продолжайте.

— Хорошо. Которого числа вы родились?

— Седьмого.

— Стало, вторая карта будет десятка. Помните же: король, десятка…

— Это по какому расчету?

Шиц вскочил со стула.

— Что? — крикнул он. — Мало того, чтобы выиграть? надобно еще знать, почему выигрывается? Недостаточно того, что дают пищу голодному — скажи, как она приготовлена?.. Безумец!.. И то уже довольно греха!

— Я не знал, что тут есть грех, и спросил из любопытства.

— Из любопытства? Безделица! это, по-вашему — невинное желание, не правда ли?.. пожалуй еще — это источник всех познаний, украшающих разум!.. Прекрасно!.. Ни слова более об этом!..

При всей своей отважности, Гацфельд не возражал ничего.

— Ну, теперь последняя карта! — сказал Шиц. — Сложите руки, пальцы в пальцы… Хорошо… Дайте левую руку…

Он внимательно рассматривал его ладонь и бормотал: