Колечко

— Морой, — повторил трактирщик так просто, словно речь шла о жандармах. — Говорили, будто влюбилась она в одного парня, да только родня была против. Убили его, а Аза взяла да и прокляла всех. А потом случилась драка. Азу больше никто не видел, да и табор тут уже не появлялся. Я лишь раз видел Иоску и Нику, но и те сквозь зубы поздоровались и бегом со двора, будто им плохое собирались сделать. Даже сразу и не признал их, потом сообразил. А позже пришла из церкви жена и рассказала, как ночью у нас тут видели Азу. Бледная-бледная, идёт, будто плывёт, а смотрит — мороз по коже.

Раду похолодел. Вроде и сказку рассказывает, а на правду похоже. Сам чувствовал недобрый взгляд, сам видел целовавшую Марджелату девушку.

— Кто увидел?

— Да сейчас и не упомню, — рука хозяина снова потянулась к ракии, но Раду перехватил её. Не хватало ещё пьяных россказней. Трактирщик хмыкнул и положил руку на стол. — С тех пор она появляется здесь, если свадьбу играют. Появляется ближе к ночи, выбирает себе паренька поудалее и…

Сумасшедший порыв ветра ударил в окно, послышался звон битого стекла, осколки упали на пол. На миг Раду показалось, что не ночь заглядывала в оконный проём, а полные адской тьмы глаза молодой цыганки пытались утянуть к себе.

Трактирщик побледнел, перекрестился и глянул на Раду.

— Матерь Божья. С батюшкой Илие надо поговорить. Или… — нахмурился, выдохнул. — Лучше ступай к Станке, знахарке нашей. Уж даст совет получше других. Только не удивляйся, странная она. Дом её на окраине стоит — деревянный да покосившийся, а напротив церковь.

Тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, Раду кивнул трактирщику, встал и направился к двери, говорить было не о чем. Но перед выходом обернулся:

— С путниками надо быть повежливее, — бросил и быстрыми шагами покинул трактир.

Ночная прохлада окутала сразу, стоило оказаться на улице. Луна и россыпь звёзд с ночного покрова небес освещали дорогу и темные дома. Будто и не гуляли свадьбу — покой и безмолвие. Раду передёрнул плечами и быстрым шагом двинулся вперёд. Заглянуть бы к Марджи, но нельзя время терять. Ночь на дворе, а ну как знахарка спит? И должна бы спать.

Жилище знахарки оказалось точь-в-точь таким, как описали. Раду едва ступил за калитку, как раздался заливистый лай собаки. Оглядевшись, он не увидел ни будки, ни собаки. Лай стих так же неожиданно, как и начался. Свет в окнах горел, значит, поздний визит не разбудит. Взбежав на крыльцо, поднял руку, чтобы постучать, но с тихим скрипом дверь сама отворилась, приглашая в тёмный проём. Раду замер в нерешительности.

— Ты заходи, заходи, — раздался смешок. — Не выпускай тепло-то!

Войдя внутрь, Раду замер. Небольшая комнатушка, деревянный стол со свечами и рассыпанными по цветастой скатерти бобами — верно, для гаданий. Над очагом висел закопченный котелок, в воздухе витал дурманящий запах сушеных трав, развешенных пучками под потолком.

— Да что ж ты стоишь? — спросили за спиной низким, но приятным голосом.

Раду чуть не подпрыгнул от неожиданности, резко обернулся и встретился с пронзительным взглядом чёрных глаз. Правая бровь приподнята, сеточка морщин-лучиков в уголках век, нос с едва заметной горбинкой, губы пухлые улыбаются как родному. Из-под бордовой косынки с нашитыми монетами выглядывают сизо-седые пряди. Шея открыта, белую рубаху с богатой вышивкой прикрывает монисто и нити красных и белых бус.

— Проходи, коль пришёл к доброй женщине.

Подтолкнув его к столу, Станка мелкими быстрыми шажками засеменила к очагу, взяла деревянную ложку, попробовала варево из котелка, кивнула и вернулась к гостю.

— Рассказывай, — велела она, садясь напротив. Достала потертую трубку и набила её.

Повинуясь околдовывавшему взгляду знахарки, Раду сам не понял, как выложил всё, что знал. Про свадьбу, цыганку, Марджелату и трактирщика. Станка не перебивала, только хмурилась и выпускала кольца ароматного дыма.

— Вот что, — произнесла она, когда Раду закончил. — Схлестнулись вы с тёмной силой. Придётся потрудиться, чтобы друг твой собой стал.

Полноватые пальцы знахарки принялись перебирать разложенные на столе бобы. Раду невольно отметил, что руки у неё вовсе не старые. Как и глаза. Вроде не юная девица, но что-то не так. Может, об этих странностях и толковал трактирщик?

Во дворе завыла собака, Раду глянул в окно. Но тут же Станка коснулась скулы и повернула его лицо к себе. Глаза горели чёрными солнцами, прожигали насквозь. По телу пробежала дрожь.

— Слушай меня, — низкий голос зачаровывал, изгонял из головы все мысли, не давал сопротивляться. — Азу с её мороями успокоить надо. Чтобы вернуть твоего Марджелату к жизни, нужно, чтоб он станцевал с ней под луной танец невесты и жениха. И поцеловался, да так, чтобы не было сомнений, что она единственная и желанная. Тогда призрак цыганки и уйдёт, упокоится она с миром. Но вам будут мешать морои, придётся с ними драться. Один не управишься, возьми кого-то из деревни. И из простого револьвера мороя не положить, серебряные пули нужны.

— Но где… где их взять?

Станка чуть отодвинулась: