Сам факт употребления алхимической образности
Для людей той эпохи духовный аспект Великого Делания был куда важнее связанных с алхимией возможностей моментального обогащения. Алхимия была универсальной наукой о мире и человеке, своего рода «пределом знания». В глазах непосвященных алхимия была в ту эпоху чем-то столь же грандиозным и истинным, хоть и не очень понятным, как для наших современников – теория относительности.
Алхимия была «искусством высвобождения отдельных фрагментов мироздания из ограниченности существования во времени и достижения совершенства, которое для металлов мыслилось как золото, а для человека – долголетие, затем – бессмертие и, наконец, искупление».[514]
Собственно, алхимия искала гармонического равновесия человека и мироздания. Она именовала себя духовной наукой и напрямую соотносилась с космологией и учением о спасении.
Менее всего – вопреки распространенному представлению – алхимики были озабочены получением золота. Это ярчайшим образом сформулировано у одного из адептов алхимии, бенедиктинского монаха Василия Валентина (XV в.), в трактате «Триумфальная колесница Сурьмы»: «Все только и восклицают: Мы хотим быть богатыми, быть богатыми! Да, вы алчете богатства и твердите, вослед Эпикуру: "Позаботимся же о теле, а душа пусть сама заботится о себе". Как Мидас в притче, вы желаете все вещи обратить в золото. Множество людей ищут столь желанного им богатства в Сурьме, но коль не ревнуют они о Боге и отбрасывают прочь любовь к ближнему, они всегда будут видеть перед собой Сурьму, и не постигнут ее подобно тем, кто смотрит в зубы коню, но не ведают ни о возрасте его, ни о качествах….»[515]
Искомый алхимиками Философский Камень есть духовная субстанция, преображающая в первую очередь самое существо адепта, а трансмутация металлов, превращение их в «наше золото» (понимаемое скорее как символ бессмертия) является не более чем подтверждением способности превращать «тленное в нетленное». Один из младших современников Шекспира, сэр Томас Браун, писал: «Мое поверхностное знание о Философском камне (который есть нечто большее, нежели вещь, позволяющая до бесконечности производить золото) многое открыло мне о Боге и укрепило мою веру в то, что бессмертный дух и нетленная субстанция моей души могут до поры скрываться и дремать в этом чертоге плоти».[516]
Дорн, ученик Парацельса, формулирует эту идею с предельной ясностью: «Преобразите себя из мертвых камней в живые философские камни!»[517] Иными словами, алхимия – оперативный путь к бессмертию и спасению. Путь, параллельный христианству, но при этом лежащий вне его, сколь бы искренними христианами ни были многие из алхимиков…