Колесо года (СИ)

Обернувшись, он увидел Семёна. Огоньки гирлянды бросали красные, жёлтые, зелёные отсветы на его спокойное лицо, поэтому в ледяных, как у рыбы, глазах загорались и гасли искры разных цветов. В соседней комнате всё ещё били куранты.

— Сём, я тут так… ничего… — отчаянно зашептал Игорь.

Семён приподнял его за горло и толкнул к открытому холодильнику. Лопатки обдало морозом. С верхней полки покатились и застучали по полу мандарины.

— Я просто есть захотел, — Игорь плаксиво скривил рот. — Фруктиков. Какой же без мандаринов Новый год?

На миг ему показалось, что двоюродный брат его убьёт. Задушит и запихнет в морозилку. Или оставит коченеть под пластиковой ёлкой. Но Семён вместо этого зажег сигарету, открыл форточку и шумно втянул дым.

— Тогда ешь, — он поставил на стол раскрытую коробку с красной смеющейся машинкой.

Игорь дрожащими руками вытащил три мандарина. Он торопливо почистил первый, брызгая на стол соком, разломил дольки и запихнул в рот сразу половину. Вязкая кислятина склеила челюсти, подбородок и ладони стали противно-липкими. На ресницах задрожали слёзы. Семён сбил пепел о краешек блюдца с лимонными корками.

— Ещё ешь.

— Я не хочу больше, — с трудом ворочая языком, сказал Игорь.

— Тогда зачем взял три?

Пришлось есть ещё. Куранты замолчали, из соседней комнаты теперь долетало «Счастье вдруг, в тишине…» Игорь ел дольку за долькой, хлюпая носом и растирая слёзы сладкими от сока ладонями. Семён курил, раздувая ноздри, и грудь у него поднималась так тяжело, будто он грузил вагоны. На улице хлопали, как выстрелы, петарды.

«Чтоб вы все сдохли», — злобно думал Игорь, глотая кисло-сладкую слюну.

Он жевал и мечтал, что утром плотный, слежавшийся снег упадет на машину дяди Николая и раздавит их всех. Представлял дольку мандарина, которая застрянет в горле у Котьки и задушит его. Тётю Людмилу, повешенную на ёлочке на её же безвкусные бусы: нитка искусственного жемчуга стягивает жирное горло, единственная туфля болтается на варикозной ноге. Семёна, разрезанного на кусочки и расфасованного по контейнерам, как холодец. Семёна, у которого из пробитого горла торчит ёлочная игрушка. Семёна, замороженного, как ледяная скульптура в парке.

Когда мандарины закончились, Семён встал, потушил сигарету, смахнул кожуру в мусорный контейнер.

— А теперь ты, Игорёк, пойдешь в ванную, умоешь рожу и вернёшься с улыбкой.

Он похлопал двоюродного брата по мокрой от слёз и мандаринового сока щеке и добавил:

— Не порти людям праздник.

* * *

Умывшись ледяной водой и тщательно утерев лицо махровым полотенцем, Игорь проскользнул в прихожую. Какое-то время он стоял в нерешительности, глядел на жёлтую полосу света из-под двери в комнату и слушал, как поёт телевизор. Но вот о чём-то заговорил Семён, и ледяная злость толкнула Игоря в грудь. Он торопливо сунул ноги в зимние ботинки, не стал завязывать шнурки, стянул с вешалки первую попавшуюся куртку и выскочил на лестничную площадку.

После праздничного шума в квартире подъезд был странно тих. Гроб на втором этаже убрали. О покойнике напоминали только мягкие длинные иголки, устилающие ступени. Игорь вышел во двор.

После новогодних курантов наступил мёртвый час, когда само время, казалось, не движется. На чёрных глыбах многоэтажек горели жёлтые квадраты окон.

Откуда-то долетала старинная советская музыка. Но улица была тиха и неподвижна. Только что здесь жгли бенгальские огни, запускали фейерверки, гуляли и праздновали, но, когда наступила полночь, люди расползлись по домам, чтобы слушать куранты, пить шампанское и доедать салаты. Цветные кружочки конфетти усыпали мягко утоптанную дорожку под ногами. Льдисто, будто сахарные, сверкали сугробы.

Взгляд Игоря остановился на фигурах из снега. Зайчик укоризненно смотрел одним глазом. Татьянкин снеговик улыбался свеженькой клюквенно-красной улыбкой. Видимо, днём ему заново нарисовали лицо, а вместо метлы дали в руки лопату. Игорю стало не по себе, он поднял воротник, зябко вжал голову в плечи и быстро пошёл прочь.

На вымерших улицах ему не встретилось ни души. Даже полосатые кошки, которые грелись обычно на трубах, куда-то попрятались. У мусорного бака, переполненного в праздник, Игорь споткнулся о тяжёлую коробку. Внутри стеклянно звякнули ёлочные игрушки. Старинные, ещё красивые, хоть и потускневшие, они лежали здесь, ненужные, как мусор. Попугай совсем целый. У Красной Шапочки отбит кончик носа. Лицо обезьянки стерлось от времени.

Наверное, этими зверушками, шишками, сосульками годами украшала ёлку какая-нибудь бабушка с добрым лицом и тёплыми руками. Ставила в духовку курочку, заворачивала мандарины в фольгу, ждала внуков. А потом она умерла, дом продали, а новые хозяева вынесли ненужные старые игрушки к мусорному баку. Или даже это сделали сами внуки.