Колесо Перепёлкина

Здесь надо отметить одну деталь, о которой не было случая сказать раньше. Дело в том, что Акимыч и тетя Тома были давние знакомые. В прежние годы тетя Тома была медсестрой плавсостава и несколько лет ходила в рейсы на разных речных судах, в том числе и на «Богатыре». Родителям Вася о своих пароходных знакомствах не рассказывал (потому что будут лишь охи, расспросы, запреты и опасения), а тете Томе однажды признался. Она обрадовалась, когда узнала, что Вася подружился с Акимычем.

— Передавай привет старику. Он человек с понятием, положительный.

Уезжая в гости, мама и папа, как обычно, поручили Васю тети-Томиным заботам, и она, конечно, не спорила, когда он попросился ночевать на «Богатыре».

— Я тебе гостинец дам для Акимыча, баночку земляничного варенья, вечером и попьете чайку.

На берегу Вася проявился уже в сумерки.

Лето перевалило на вторую половину, вечера сделались темнее. После полуночи небо становилось совсем черным, и густо высыпали звезды. Но и сейчас уже было похоже на ночь. Из-за облака выкатилась улыбчивая луна, раскатала по воде среди камышей серебристо-чешуйчатую дорожку. Этому очень обрадовались лягушки, начали веселую перекличку. «Теперь будут орать до утра», — снисходительно подумал Вася.

Сильно пахло осокой, в воздухе висела болотистая прохлада, Вася подышал на ладони, потер локти и ноги. Окно стариковой каюты уютно светилось. Вася представил, как они с Акимычем в тепле будут пить чай, ложками есть варенье и беседовать о всяких жизненных вопросах. Он снял с Колеса шину. Вообще-то у Акимыча была плоскодонка, он и Филипп на ней добирались до берега и обратно. Однако Вася лодкой никогда не пользовался. На Колесе по тросу — это пять секунд (для того, кто умеет, конечно).

На пароходе Вася стукнул костяшками в дощатую дверь и сразу толкнул ее. И удивился. Он думал, что Акимыч один, а Филипп тоже был здесь. Они со стариком сидели у стола с яркой лампой. На щербатых тарелках блестела селедка и огурчики. А особенно ярко блестела четвертинка. Акимыч крякнул и быстро прикрыл ее газетой.

— А я ночевать пришел, — виновато сказал Вася. — Тетя Тома отпустила. Вот, варенье послала…

— Вот и славно, — засуетился старик. — Вот и чудненько… Сейчас я чайку… А мы тут с Филей обсуждаем кой-какие философские вопросы. О смысле жизни, так сказать, и прочие мелочи. Присоединяйся…

— Нет, я не хочу. — вздохнул Вася. Он не стал делать вид, что не заметил четвертинку. — Вы уж обсуждайте без меня, а я погуляю по пароходу. Нынче луна такая… И со Степаном подежурю у колокола. Я давно хотел побывать на ночной вахте. Можно?

— А чего ж, а чего ж… — покладисто откликнулся Акимыч. — Если хочется, можно и на вахте. Только долго-то там не сиди, прозябнешь… Возьми-ка мой бушлат, завернешься в него, и никакая ночная сырость не проймет…

Рыжий от старости бушлат с флотскими пуговицами оказался Васе до пят. От него пахло шерстью, как от жесткого детсадовского одеяла, и крепким табачным зельем.

— Филипп, а если мне спать захочется, можно я у тебя в рубке лягу? Я еще никогда не спал там, где штурвал.

— А чего же! — как и Акимыч, охотно откликнулся Филипп (голубые глазки его при лампе сильно блестели, а борода горела медью). — Ложись, конечно! Не забоишься один?

— Пфы! — сказал Вася так же, как умела это Маргарита Панченко. — Да я и не один, а с Колесом.

Он понимал, что от него избавляются вежливо, но с охотой. Но не обиделся. Оно понятно, не хочется Филиппу при мальчишке изливать душу и мешать горькие мужские слезы с жидкостью из четвертинки.

Вася пошел на верхнюю палубу. Степан был уже на вахте. Лежал под колоколом на специально прибитой полке.

— Добрый вечер, — сказал Вася.

— Мр-р…

— А где Крошкин?

Степан лениво глянул вверх. Там, в листьях березы, слышалось шуршанье.

У рубки стояла решетчатая пароходная скамейка. Вася уселся на нее с ногами, закутался в бушлат, надел на Колесо шину, положил его на колени. Лег на обод щекой.

Веселились лягушки. В городе светились огоньки и порой вскрикивали тепловозы. По недалекому руслу, за бывшим островом протарахтел последний речной трамвай. От нагретого за день парохода несло теплом, оно гладило щеки и забиралось снизу под бушлат.

А луна выбралась на середину неба и сияла вовсю.

«Луна круглая, как ты», — сказал Вася Колесу.

«Да, у нее очень правильная форма. Круглая форма — самая совершенная. Поэтому все колеса — очень совершенные сооружения…»

Иногда Колесо любило поважничать, и в таких случаях не следовало спорить. Вася приласкал его, как котенка, погладил по шине.

«Ты самое совершенное из колес.»

«Не подлизывайся, — хмыкнуло Колесо. — Я говорю серьезно. Круглая форма самая лучшая из всех, какие придумала природа. Если хочешь знать, на некоторых языках «круглый» и «совершенный, самый лучший» звучит одинаково. Ты слышал названия японских судов?»

«Слышал, конечно! Вчера передавали в новостях: потерпевших бедствие сахалинских рыбаков спас японский танкер «Осака-мару». У них все названия кончаются на «мару»…»

«А что это такое, знаешь?»