Колесо Перепёлкина

«Я думаю, «мару» это «морской». Вот имя «Марина» означает, например, «девочка с моря», мне одна девочка говорила, моя одноклассница.»

«А вот и нет! «Мару» как раз означает «круглый, совершенный, такой, что лучше не надо…»

«Я не знал… Колесо, знаешь что?»

«Что?»

«А можно, я буду звать тебя «Мару»?»

«М-м… вообще-то похоже на «Марусю». Это девчоночье имя.»

«А похоже и на «Марика». Это мальчишечье… Но я не буду ни «Маруся», ни «Марик», а просто «Мару»… Можно?

«Ладно. Только не часто, а… когда вот так, гладишь меня…»

«Ага, а ты опять скажешь, что подлизываюсь!»

«Я пошутило… Вася!»

«Что… Мару?»

«Как ты думаешь, Филипп нашел свою Олю?»

«Думаю, что не нашел. Иначе не сидел бы теперь с Акимычем, не горевал бы из-за своей любви.»

«Вась… а что такое любовь?»

«Ну… это когда один не может без другого…»

«Как я без тебя, а ты без меня?»

«М-м… пожалуй. Только не совсем так. У нас с тобой дружба на веки вечные, а у Филиппа…»

«А! У них с Олей такая любовь, от которой потом Оля пойдет в декретный отпуск?» — догадалось Колесо. Видать, оно уже неплохо разбиралось в человеческих делах.

«Вовсе это не обязательно, — с досадой отозвался Вася. — Скажешь тоже… Да и какой там отпуск, если Оля с ним не встречается, а он ее дом отыскать не может. Какой-то дурацкий Барашков переулок… Может, нам с тобой поискать его?»

«Может быть…» — каким-то непонятным тоном откликнулось Колесо.

«Давай завтра с утра!»

«Давай прямо сейчас…»

«Ой… Ты думаешь, это подходящее время?»

«Самое подходящее. Если по правде хочешь помочь Филиппу…» — Колесо говорило уверенно. Васе вдруг почудилось, что поздний вечер дохнул тайнами. Лягушки примолкли, а луна светила так, что лучи ее казались теплыми и грели сквозь бушлат.

«Ладно, — вздохнул Вася. Он понял, что спорить с Колесом не следует. Кажется, оно знало, что делать. Да и покататься по лунным улицам в поисках загадочного переулка — это было похоже на приключение. — Только надо предупредить Акимыча. Или мы скоро вернемся?»

«Когда вернемся, сказать трудно. Однако предупреждать не надо…» — сообщило Колесо. У Васи — мурашки под бушлатом. Но он сказал громко и храбро:

— Тогда идем!

«Да… только нужно сперва зайти в рубку, глянем на картину «Незнакомый город»…»

«Зачем?»

«Надо.»

Вася встал.

— Степан, мы пошли. Спокойной вахты.

— Мр-р…

Вася знал, где картина с таинственным городом. Оказавшись в рубке, он сбросил у штурвала бушлат и вытащил холст на тяжелом подрамнике из-за других полотен. Прислонил его к стенке. Потом Вася взял с полки электрический фонарик Филиппа и осветил картину.

Свет лампочки был желтый, но в ту же минуту луна словно по заказу выдвинулась из-за края окна у Васи за спиной. Смешала свой голубоватый свет с электрическим. И эта смесь была необычного, сказочно-театрального оттенка. Цветные пятнышки послушно превратились в город, но сейчас он казался не таким, как прежде. Более живым, что ли. Да! Похоже, что зашевелились деревья. И мальчик в углу, кажется, тоже шевельнулся.

Вася стал вглядываться внимательней. Колесо затеплело у него в руке.

«Что?» — напряженно спросил Вася.

«Ничего. Стой и смотри…»

Вася смотрел. Его окутывала сладковатая сонливость (на миг показалось даже, что он не стоит, а лежит на лавке, укрывшись до носа теплым бушлатом), но в то же время все он видел очень четко. Картина словно отодвигалась. И вырастала. Делалась похожей на панорамный киноэкран. Его края начали охватывать Васю с двух сторон, город становился большим, почти настоящим.

«Знаем мы такое дело, — снисходительно подумал Вася. — Это сон, вот и все. Не привыкать…»

С городских улиц долетал пушистый ветерок с запахом незнакомой травы. Эта трава — с перистыми листьями и белым мелкоцветьем — качала верхушками уже у самых Васиных колен. Сквозь нее протянулся узенький тротуар из желтых плиток.

«Ну, давай…» — поторопило Васю Колесо.

Послышалась тихая полузнакомая музыка.

Вася поставил Колесо на плитки, прыгнул на педали и въехал в город.

Барашков переулок

Сразу стало ясно, что это необыкновенный город. Хотя бы потому, что в Осинцеве была ночь, а здесь солнечное утро. Оно дышало прохладой, но не зябкой, а радостной. И сверкало росой. Пока Вася ехал через траву, его штаны и рубашка вымокли от множество капель, к материи прилипли мелкие листики. Но как только Вася оказался на площади, «сафари» высох и листики осыпались.

Вася стал оглядываться.

Площадь напоминала ту, что в Осинцеве, Водопроводную. Только покрывал ее не асфальт, а ровные разноцветные плиты, которые складывались в узоры. И башня была гораздо выше и красивее — из ярко-красного кирпича, с белыми арками и орнаментами, с множеством узких стеклянных окон. Стекла сверкали от солнца. А еще сверкали фигурные бронзовые стрелки на круглых часах у самого верха башни.

Часы показывали половину девятого. Большая стрелка шевельнулась, и раздался медный удар (казалось, вся башня наполнилась эти звоном). И сразу на площади стали появляться мальчики и девочки — на скейтах, самокатах, велосипедах. Некоторые казались знакомыми. По крайней мере, проезжая мимо Васи, они окликали его:

— Перепёлкин, привет!