Колесо сансары

Но тэнгу, как ни крути, оставались (пусть ценными и близкими) подчинёнными. Рядом с Акико же трепетала, колеблясь и качаясь как бы на невидимых весах, неуютная - и странно притягательная - неопределённость взаимного статуса. Во многом я казался выше, да и был - и, однако, кицунэ совершенно не походила на беспомощную опекаемую женщину. Хотя она владела ватшу огня, характер её заставлял вспомнить даже не иву*, а бегучую воду. Возможно, это стало ещё одним следствием долгого и жестокого заточения, неизбежно повлиявшего на характер пятихвостой... я не спрашивал. Не хотел напоминать о том, что сам я на её месте точно не пожелал бы воскрешать в памяти.

/* - ещё одно сравнение, без контекста способное поставить в тупик. Классический идеал японской женщины, молчаливой и покорной - ямато-надэсико - буквально означает "японская гвоздика". Гейш же, одной из профессиональных обязанностей которых был разговор с клиентом, сравнивали не с гвоздикой, а с ивой./

* * *

- Значит, никаких новых сообщений по договору нана-року-ни-кю-хати, кроме моих, нет?

- Простите, молодой господин, но всё по-прежнему.

- Что ж. Благодарю вас и желаю благополучия в делах.

- Ой, право, зачем вам так беспокоиться о ничтожном наследнике Такахаши-семпая? Мои дела - право, такой пустяк!.. А вот вы, молодой господин...

Сократив, насколько возможно, вежливые раскланивания при прощании, я вышел на улицу и вздохнул. Отчётливо попахивало навозом, какой-то гнилью из ближайшей подворотни, ядрёным потом (мимо пара носильщиков протащила небольшой размером, но явно увесистый свёрток, подвешенный на прогнувшейся бамбуковой жерди) и чем-то мясным, жареным в кляре (это уже от соседнего навеса, под которым повар-продавец готовил свою немудрёную снедь для клиента-асигару). Последний, к слову, - я про воина, повар-то оставался целиком поглощён своим делом и по сторонам не смотрел - принялся сверлить меня подозрительным взглядом. Но стоило мне лишь придавить его яки в четверть силы, как асигару поспешил склониться в поклоне, складывая руки в жесте примирения. Я ответил тем же, но по-прежнему почти не думая, что делаю.

Я переживал очередное поражение.

...стоило мне - тогда ещё как Ясси Мичио - получить небольшую толику свободы в Ниаги, и я поспешил взяться за проверку закладок, тайных хранилищ и договоров. С тех пор я проводил повторные проверки не реже, чем раз в год. Но результат оставался неизменно тот же: ничего.

Пусто.

Тихо.

Вероятных причин, по которым ни от Хироко, ни от наших с ней детей за минувшие годы я не получил ни единой весточки, разум люай находил предостаточно. Мой случай явно выбивался из рамок, а вот их перерождение могло попросту задержаться (я ведь до сих пор понятия не имел, сколько занимает перерождение при обычных условиях!). Могли они также переродиться не очень удачно, вдали от Ниаги и с какими-нибудь... сложностями. Например, в семье рабов на том же Шани-Сю - как в таких условиях добраться до цивилизованных мест, чтобы оставить сообщение? Вот именно, вот именно...

И всё же груз неудачных попыток подводил меня всё ближе к самому печальному, но, увы, притом и самому вероятному выводу: сообщений нет и не предвидится, потому что мои близкие потеряли память. Переродились не как я, а как все.

А значит, потеряны для меня на всю оставшуюся вечность.

Да, этого следовало ожидать. Да, шансы на именно такой исход явно превышали один к двум, да, да... но сладость надежды не могла перебить горечь осознания.

Будь проклят Мефано Юдсуки. Будь прокляты "опечатанные".

Будь прокляты земля и небо, судьба и ками!

Я достиг чуть ли не пределов той самой личной силы, о которой грезил в конце первой, во второй, третьей и четвёртой жизни. Я - Владыка Неба, практик "боевой" цемора, глава едва ли не самого сильного клана магов... но что толку? Всё это лишь вновь и вновь напоминает мне о том, сколь точна старая мудрость, гласящая: даже самым большим неводом звёзд не наловишь.

Стань я хоть Богоравным, а Хироко вернуть не выйдет.

Да, государства гибнут, а горы и реки остаются* - но что-то слабо утешает меня это. И пока я остаюсь человеком, не превращаюсь в сродственника гор и рек, боль потерь меня не минует. Не потому ли так цепляюсь я за побратимов своих и за Акико, что как раз им-то не грозит исчезнуть со временем? Демоны не стареют, да и убить их - это постараться надо...

/* - в отличие от максимы о неводе и звёздах, реальная японская поговорка./

Всё. Довольно торчать посреди улицы, печалясь о несовершенстве бытия. Слетаю-ка я в пещеру к пятихвостой подруге, развею грусть за неспешной беседой обо всём и ни о чём. А там и к клановым делам можно возвращаться.

Жизнь - она ведь, к добру или к худу, не останавливается.

* * *