Колесо страха

Насвистывая, чтобы на меня обратили внимание, я спустился вниз. В комнату я вошел с таким видом, будто вообще ни о чем не подозревал. Не то чтобы это было совсем не так — я пребывал в приподнятом настроении, как боец, который проигрывал раунд за раундом из-за того, что стиль боя противника был ему совершенно не знаком, но начал понимать, как может победить.

Мадемуазель стояла у камина, хлопая по голенищу сапога плетью. Де Керадель все еще сидел во главе стола, чуть съежившись, куда более напряженный, чем был, когда я оставил его. Жертвенной чаши нигде не было видно. Мадемуазель походила на осу, де Керадель — на медведя, отбивавшегося от ос, как в известной сказке. Я рассмеялся этому сравнению.

— Какое у тебя хорошее настроение, — заметила Дахут.

— Да, это правда, — сказал я. — Лучше, чем у… — Я покосился на де Кераделя. — Чем у меня было все эти годы.

От нее не укрылся ни взгляд, ни ответная слабая улыбка де Кераделя.

— Поехали, — сказала Дахут. — Ты уверен, что не хочешь присоединиться к нам, отец?

Де Керадель покачал головой.

— У меня еще много дел.

Мы отправились в конюшню. Она взяла того же гнедого, а я чалую. Какое-то время Дахут ехала чуть впереди меня молча, а затем осадила коня.

— Ты так весел, будто едешь на свидание с любимой, — сказала она.

— Я надеюсь на это свидание, — ответил я. — Но не в этот раз, Дахут.

— Это Хелена? — прошептала она.

— Нет, Дахут, хотя во многом Хелена похожа на нее.

— Тогда кто она?

— Ты не знаешь ее, Дахут. Она не носит одежд, лишь вуаль. Ее имя — Истина. Твой отец пообещал мне приподнять эту вуаль.

Девушка подъехала ближе и схватила меня за запястье.

— Он обещал это… тебе?

— Да, — ответил я так, будто речь шла о чем-то само собой разумеющимся. — И он упомянул, что ты ему для этого не нужна.

— Почему ты говоришь мне это? — Ее пальцы сжались на моей руке.

— Потому, Дахут, что я жажду встречи с этой обнаженной леди без вуали. И чувствую, что, если отныне не стану отвечать на все вопросы честно, эта встреча может быть отложена.

— Не играй со мной, — с угрозой в голосе сказала она. — Почему ты говоришь мне это?

— Я вовсе не играю с тобой, Дахут. Я честен с тобой. Настолько честен, что поведаю тебе и вторую причину.

— Какую же?

— Разделяй и властвуй, — ответил я.

Она непонимающе уставилась на меня.

— У индусов есть история, — сказал я. — Одна из «джатак», басен. Царица Тигров и Царь Львов не могли прийти к согласию, и от этого страдали джунгли. Они придумали разрешить спор следующим образом — сесть на разные чаши весов над прудом с крокодилами. Тот, кто тяжелее, упадет в воду — к радости крокодилов. Царица Тигров и Царь Львов сели на весы, и оказалось, что они весят одинаково. Но по центру спрятался муравей, держащий в лапках песчинку. «Хо! — закричал он. — Кто из вас сможет уговорить меня? И что вы мне предложите?» Так сказал ничтожный муравей Царице Тигров и Царю Львов. И песчинка в его лапках значила жизнь или смерть для одного из них.

— И кто из них выжил? — спросила Дахут затаив дыхание.

— Об этом история умалчивает, — рассмеялся я.

Она поняла, о чем я говорю, и я увидел, как ее щеки залила краска, а глаза вспыхнули. Отпустив мою руку, Дахут сказала:

— Мой отец весьма доволен тобой, Алан.

— Мне кажется, ты уже говорила мне об этом, Дахут. Но это не принесло тебе радости.

— А я помню, что ты уже разговаривал так со мной раньше, — прошептала она. — И это мне радости не принесло. — Она вновь вцепилась в мое запястье. — Я недовольна, Алан.

— Прости, Дахут.

— Пусть мой отец и мудр, но простодушен. А я — нет, — заявила она.

— Хорошо, — искренне ответил я. — Как и я. Я презираю простодушие. Но в твоем отце я не заметил наивности.

Ее пальцы сжались на моей руке сильнее.

— Эта Хелена… Насколько она похожа на ту обнаженную леди, чье лицо скрыто вуалью?

Мое сердце забилось чаще, и она заметила это.

— Ты не знаешь? — сладко спросила она. — У тебя не было возможности, скажем… сравнить? — Ее смех был безжалостен, и вновь в нем послышался шум морских волн. — Веселись дальше, мой Алан. Возможно, когда-нибудь я предоставлю тебе эту возможность.

Девушка ударила лошадь кнутом и поехала вперед. Мое хорошее настроение испарилось. Зачем, черт возьми, я вовлек в это Хелену? Зачем упомянул ее? Я ехал за Дахут, но она не оборачивалась и не говорила со мной. Так мы проскакали милю или две. В какой-то момент мы выехали на заросшую кустами лужайку — недоброе это было место, зловещее, и казалось, что в кустах словно притаилось что-то, поджидая нас. Здесь настроение Дахут улучшилось. Она осадила коня:

— Разделяй и властвуй. Мудро сказано. Кем, Алан?

— Насколько я помню, каким-то римлянином, — ответил я. — Его цитировал Наполеон.

— Римляне были мудры, очень мудры. А если я передам отцу, что ты подсказал мне это?

— Почему нет? — безразлично отозвался я. — Но если он еще сам этого не понял, зачем вступать в противостояние?

— А ты удивительно уверен в себе сегодня, — задумчиво сказала Дахут.