Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ)

А пока все обитатели и гости Ареи-Калэн Мортан собрались на дворцовой площади, вернее сказать, на внутреннем дворе. Весело пересмеивались, обнимались, мурлыкали, почесывая друг друга за ухом, ласково дотрагивались разумами. В гул разговоров уже вплетались первые поющие голоса. Кто-то садился прямо на снег, кто-то сажал на колени детей, родичей, девушек. Некоторые догадывались бросить плащи, чтобы не так мерзнуть или не застудиться. Брались за руки, грелись теплом друг друга. Плотным кольцом окружали, обнимали за плечи отца, мать, братьев, даже Волка, которого Владыка усадил подле себя. Тот, удивленный таким вниманием, поначалу смущался и пытался «держать лицо», но потом попросту плюнул на это — и правильно сделал.

Первую песнь повел отец. Но его внезапно прервал другой голос — не такой низкий и чуть хрипловатый, незнакомый. Или нет… Знакомый, конечно. Но я никак не ожидала, что он запоет.

Села бабочка на цветок
В золотом сиянии дня.
Как же путь мой явный далек,
Если нет любви у меня.

Где-то ждет та, что всех верней,

Все глядит у дороги в ночь…
В череде опостылых дней
Свечку теплит Времени дочь

Для того, кто один в пути,

Кто увяз на распутье дорог.
Как смогу я туда дойти
И шагнуть за заветный порог,

Если руки по локти в крови,

Если морок застит глаза?
Если мне мешает идти
Ненасытная злая гроза?

Я дойду. Только верь своим снам

И моей волчьей верности — верь.
И Заветное встретится нам,
Если ты мне откроешь дверь.

Его сильный звучный голос мягко плыл в звенящей тишине низкими переливами. И столько было в нем тоскливой нежности, что хотелось выть, плакать и в отчаянии когтить пушистый снег. И в то же время задыхаться от ответной нежности, рвущей грудь и горло. Я стояла под теплым крылом Рея в ожидании своего часа и судорожно стискивала пальцами меховую опушку накинутого на плечи плаща, кусая губы, чтобы в самом деле не заплакать. Темный мерзавец, сам того не зная, вынимал мне душу. Я боялась поднять на Волка взгляд и только теснее прижималась к брату. А тот с мурлыком гладил меня по волосам жесткой воинской рукой. Иногда он сдерживал тяжелый кашель, и на мой мысленный тревожный вопрос ответил, что просто наглотался холодного воздуха, пока встречал братьев, и не стоит о нем беспокоиться в такой день. Я хмыкнула, но промолчала.

Песнь смолкла, началась еще одна. К могучему басу отца сначала робко и почтительно, а потом все увереннее и звонче, присоединились другие голоса — от густого гудящего баса Димхольда до высокого, чуть резковатого альта какого-то мальчишки. Грусть, навеянная первой песнью, постепенно уступала место горячившим кровь напевам. И когда кто-то начал отбивать ладонями ритм, я сбросила с плеч плащ и шагнула на свободное место.

Одежды на мне не было ни лоскутка.

Я глядела прямо в глаза Эль-Тару.

Смотри на меня!

Резкий всплеск рук, хлопок — с ладоней с ревом срываются вниз два языка пламени, текучего рыжего пламени, что не обжигает меня, но ласково греет. Первый шаг. Первый взмах. Пламя топит снег на камнях, обвивается вокруг моего тела, подчиняясь движению рук. А я подчиняюсь песне. Вьется и пляшет огонь, укрывает меня, летящую, то плащом, то то платьем из длинных языков своих, то узкой лентой. Мои руки что братовы крылья, вьюсь я змеей и кошкой, шипастым дрейгом и огненной птицей. Я не вижу лиц, но один единственный взгляд, неотрывный и острый, держит меня, как стержень, не давая упасть, не давая устать. Все быстрее звучит мелодия, все быстрее руки бьют ритм. Я лечу, и пламя со мной. Я и есть это пламя, что плавит даже камень.

Я жар, что не даст тебе покоя. Я бред, наваждение и безумие, которое навеки опутает тебя вязью свадебных уз. Я приму в себя твой огонь и вдесятеро преумножу его, чтобы вернуть продолжением твоего Рода.

Я стану частью тебя.

Мой ифенху.

Силы все-таки кончились, я едва не упала. Но волна чужого телекинеза поддержала меня доброй рукой. Я обернулась и поймала блаженную улыбку. Волк сидел, привалившись головой к плечу отца, обмякший и настоящий. От тепла общего единения, в которое его приняли безоговорочно, как своего, он только что не урчал. Не умеют волки урчать, к сожалению. Два Хранителя Равновесия были в этот миг так похожи меж собой. Оба белоголовые, золотоглазые, родные. Снежная белизна силы и серебряная седина боли…