— Мое, все мое. И семеро по лавкам, рты зявите, а заткнуть их чем? Для кого все это, сынок, для кого? Мне уже хвойку на ящичек приглядывать надо. Для вас же все, для тебя.
— Мне от тебя ничего не надо.
— Сейчас не надо, а тогда, а вчера, и еще бог ведает, что буде завтра. И к кому ты, окромя батьки, побежишь? Ровда тебе, думаешь, на всю жизнь хлеба даст? У Ровды твоего у самого, как у камыша — хрен да душа, сёння густо, завтра пусто.
— Да уж лучше пусто... Слез ты наших не видел, батька. Не видел, как мы по улице крадком ходили, как нам в спины последняя сволочь пальцами тыкала: Барздынчата ид уть, прибирайте все с глаз... Батька, батька...
— Спасибо, дякуй тебе за все — и за это, за труды мои, за грыжу... Яблоко от яблони недалеко падает, а ты далеко откатился. В кого ты только, сын...
— В тебя, батька, и чуть-чуть в человека, понимаю, чуть-чуть только... Все, батька,— Васька подтолкнул отца,— иди, лавочка с рябиной закрывается, чтобы ноги твоей тут не было.
— Ты что, грозишь мне, батьке своему грозишь? Ты что, лесник?
— Лесник не лесник, а не посмотрю, что ты мой батька...
— Добра, сынку, добра, понял я.
— Что ты поняла
— А все понял,— и Аркадь Барздыка отвернулся от сына, высморкался, подхватил ведро и, угнувшись, пошагал, заколыхался меж кустов. То, как уходил от него отец, Васька видел и сейчас, но вчера он жалел его, а сейчас нет. Сейчас в нем ни к кому не было жалости. С отцом еще все могло уладиться, но его добил брошенным принародно «сморкачом» Матвей Ровда. Когда-то он гнал вместе с Надькой и Ненене гусей от речки в хлев, вот так же теперь завернули и загнали его. Он хитрил сам с собой, когда говорил, что не знает, куда выведет его эта дорога. Знал, только не хотел признаваться. Давно уже думал, с первых дней уборки, вот так, с полным бункером зерна рвануться в эту дорогу. Привезти это зерно туда, куда надо, выгрузить, как грозился Матвею, на стол, не такой, как у Матвея, стол, получше, побольше, выгрузить и объявить цену этому зерну. Пусть бы попытались расплатиться за речку, за лес, за землю, за батьку его, за рябину, что шла в заготовку зеленой — ноль целых четыре десятых рубля килограмм, ноль целых и четыре десятых за ягоду, лист и целое дерево с двумя лосями и лосенком в придачу.