Колесом дорога

— Нет уж, начали, так продолжим. А то ведь не по правилам получается. Прежде, Матвей, чем играть в такие игры, надо правила выучить, как таблицу умножения... Пересаживайся на стул. С моей колокольни выше и больнее падать, а так, глядишь, отделаешься только ушибами. А ушибы до свадьбы заживают... Хорошо, шел ты ко мне не за тем, чтобы от тюрьмы спастись, а зачем? Не вскидывайся, знаю. Ты перебежчик элементарный, как все те, что вчера были вро­де «за», а сегодня вроде «против». Вчера они вроде хотели хлеба, а сегодня: бедная природа, природа-мать, а хлеб, что мы дали, жрут. И ты в этот хор едоков. Чуть подмочило, чуть подморозило, чуть вы­сушило, пылью чуть охватило, тут ты и кончился. Или это все со страху? Боишься? — Матвей вздрогнул, что-то созвучное ему почу­дилось в упавшем до шепота голосе Шахрая и одновременно проси­тельное, интерес какой-то робкий, то же было и в глазах Шахрая, будто тот подглядывал за ним в замочную скважину и попался, пой­мали его за этим занятием. И Шахраю было донельзя неловко, его, как мальчишку, даже в краску бросило.

— Вы меня, конечно, от тюрьмы спасете?

— Спасу,— ответил Шахрай, но это его «спасу» прозвучало так, что Матвей снова вздрогнул.

— Не боюсь я,— проговорил он со вздохом.— Если бы можно бы­ло отбыть и избыть...

— А чем, а как отбыть, избыть?..— в голосе Шахрая было оже­сточение, будто он запрещал ему все эти муки.

— Вот именно,— склонил голову Матвей,— вот именно. Ну не получилось и не получилось. Жизнь ведь продолжается, куры несут­ся, коровы доятся. И водку в магазинах как продавали, так и про­дают, чего слезы лить, плакать чего.

— Да, ты один за всех страдаешь, за бабочку и за бабушку, за девочку и за дедушку... Страдатель!.. Не суди за всех и всех. Я меру своей вины знаю. Знаю и другое. Кто-то должен был взять этот крест и нести его. И главное не крест тут и не ноша, накормить людей и сегодня, не откладывая на завтра, дать хлеб и к хлебу — вот главное. Всегда так было. Надо кому-то и шею скрутить. Я знал, на что шел, готов платить, потому что знаю, за что плачу. А понадобится, прика­жут мне — повторю»

— А мне хотелось бы совсем другого, не наследить бы, как мы наследили на этой земле, в том же Князьборе.

— А вот этого, прожить и не наследить, как раз мы тебе и не позволим. Стоп, дорогой.

— Поздно «стоп» командовать, уже наследили, никуда от этого не денешься. Только обидно мне отвечать одному, как в курятнике получается, кто внизу, на того...

— И опять ты зарываешься. Кто строил твой колхоз?

— Я всего лишь навсего начальник управления.

— Прекрасно, всего лишь навсего. А в колхозе этом ты кем был всего лишь навсего?

— Председатель.

— Так какого же рожна спрятаться за мою спину хочешь?

— Я шел к вам не прятаться.

— Ах_г какие мы гордые. В нас вселенская совесть заговорила. Нам роса очи ест. Мы в ответе за всю землю. Нам кусок в горло не идет, дерет горло, прожевать не можем. И рады бы, да не можем, мочим его слезами. Кающиеся грешники. Тебе нравится колотить себя в грудь и кричать об этом. Ты как крест на раздорожье, только старушек возле тебя нет, чтобы подвязали рушничок, окропили свя­той водицей, милостыньку положили. Вместе с тобой ездили, землю смотрели и площадку выбирали... Воровал бы ты лучше, Матвей Ан­тонович.

— Что же мне воровать? Тысячи, которыми ты ворочаешь? Так ни к чему мне они. Они украдены уже до меня, тобой украде­ны. Нет, не думай, не себе в карман ты их положил. Ты вбил их в землю, ты пустил их на ветер.А мне бы всю землю украсть, вот этого бы хватило с меня... Пожалуй бы, согласился даже на речку, озеро. Обсадил бы их непролазным, непроходимым темным лесом, в кото­ром никому — ни пешему, ни конному — нет дороги.

— А прялку тебе туда не надо, лапоточки лыковые, гусельки- цымбалы. Хотя нет, тебе на дудочке-жалейке больше подходит играть. А ты куда смотрел?

— Я не смотрел, я выглядывал из-под вашей руки. Чьим, Олег Викторович, карандашом перечеркнуто в проекте крест-накрест во­дохранилище? Молчите?

— Молчу. Поздно тебя погнали с председателей. Моя вина, с начальника управления надо было гнать... Да, я крест поставил на во­дохранилище, а ты мне аплодировал. Тебе ведь без него тоже было удобнее работать, быстрее. Секретарь райкома приказал тебе сажать на торфяниках картошку, свеклу. А ты и рад стараться...

— Я верил вам. И в картошку на торфяниках верил.

— Это в бога верят!

— Вы как бог пришли на Полесье и как бог пропахали его, оста­вив за собой желтые пески, суховеи, торфяные бури. Вы... Я пришел вам это сказать. Пусть вам будет сниться Князьбор, вам и вашим де­тям, как снится мне...

— Поговорили, хватит,— остановил его Шахрай.

— Хватит так хватит,— согласился Матвей. И они одновременно и с облегчением поднялись. Шахрай с кресла, Матвей со стула. Минуту-другую молча стояли друг перед другом, и, насмотревшись один на одного, оба склонили головы.