На комплексе их настиг директор совхоза, видимо, из конторы заметивший и бросившийся в погоню за ними. Был он молод, примерно одних с Матвеем лет, весь белый, льняной даже и необыкновенно улыбчивый. «Тебя в Князьбор от такого комплекса,— подумал Матвей,— там бы ты слинял и почернел бы, улыбаться перестал». Но неприязнь эта к директору образцово-показательного совхоза, идущая скорее от зависти, от увиденного и где-то внутреннего неприятия, потому что многое, казалось, просто на то и рассчитано, чтобы ошеломить, быстро прошла, хотя ощущение, что директор подобран в совхоз именно по принципу некой их внутренней схожести, осталось: одинаковым было сверкание белизны мрамора Дворца культуры и белозубость улыбки директора, мягкость ив у фонтана и пышность белых волос директора, рыжеватого солнца над поселком и рыжеватых крапинок на руках директора, уверенности, с которой стояли тут дома и с какой вел себя директор. Но уверенность его была без заискивания, и это подкупило Матвея, хотя и при этом он подумал, что до него, до секретаря обкома, перебывало здесь делегаций, наверное, самого высокого уровня немало. Так оно оказалось и на самом деле.
— Ну, а коровы, коровы как, привыкли к этой чистоте, к механизации? — спросил он директора.— Молоко-то хоть дают, траву едят?
— Молоко дают. А вот с травой... Случилась тут у нас необходимость, вывели их из комплекса, выгнали на траву, на луг. Рев подняли, поселок весь сбежался. Время кормить, а они стоят посреди травы и ревут. Не приучены есть, рвать... В общем, только стойловое содержание: комплекс, кормушка, конвейер...
— А рабочие как, животноводы, как им в новых домах? — спросил Сергей Кузьмич, когда они, выйдя из коровника, подошли к Дворцу культуры, где все уже было, как сказал директор, приготовлено.— Ведь это революция, мы не всегда только понимаем это: из хат и в коттеджи.
— Коттеджи двухэтажные, и в двух уровнях квартиры, можно зайти посмотреть. Начали строить только недавно. Это наиболее приемлемая форма застройки современной деревни,— объяснял директор.— А с пятиэтажками всяко было. Одни шли, бежали. Других волоком... Сараи к пятиэтажным не предусмотрены. С коттеджами все исправлено. Построили один общий сарай, три с полтиной в месяц— и, пожалуйста, заводи корову, поросенка, автомобиль.
— Опыт этого хозяйства, Сергей Кузьмич, мы распространяем и в других,— пояснил Шахрай.— В вашей области, в Князьборе, в частности, подобных ошибок уже не будет. Сарай, две-три сотки огорода, грядки для редиски, морковки, салата. Основные огороды выносятся за поселок. А все остальное в комплексе.
— Слушай,— тронул Матвей за рукав директора совхоза, когда они проходили в кафе мимо услужливо посторонившегося милиционера,— а этот, в форме-то, зачем здесь у тебя?
Фамильярность эта несколько сбила с тона директора. Но он, наверное, почувствовал в Матвее своего, подмигнул ему.
— Далась тебе эта милиция,— Шахрай был откровенно недоволен Матвеем, но попытался свести свое недовольство к шутке: — Не алиментщик ли ты скрытый, Матвей, не многоженец?
— Вот именно,— отшутился Матвей,— где-то дети, наверно, есть.
— Это серьезная проблема,— директор совхоза вздохнул,— проблема милиции — это проблема наших кадров, рабочих. Стягачи — слыхали такое? Нет, не от стяга, не от знамени. Скорее наоборот. В народе так их окрестили. Рабочих не хватает, приглашаем, зазываем даже из-за пределов республики; работу, жилье, ясли, садик — все немедленно. А едут не всегда лучшие. И пьянь едет, и люмпен. Всех стягиваем. Без милиции не обойтись. Но это вынужденно, временно... Прошу за стол. Первую за гостей...
— Гостям положено за хозяев,— не дал ему договорить, поднял рюмку Сергей Кузьмич.— Но я позволю себе быть невежливым. Никто не против?
Никто не был против, и Сергей Кузьмич продолжал:
— Матвей, не беспокойся, не красней, не за тебя. За Князьбор твой. Если в Князьборе будет хотя бы половина того, что есть здесь, мы будем достойны самых высоких слов и самых высоких наград. То, что происходит сегодня в Полесье, можно сравнить только с коллективизацией. Так за Полесье, за новое Полесье...