Атаман стал обдумывать план наступления. Неожиданно к нему в голову пришла мысль – а что если отпустить этих парней, чтобы они рассказали о том, что видели своими глазами. Это бы имело дезорганизующий эффект – охрана базы, скорее всего, впадет в панику. Они-то считали, что имеют дело с мелкими группами беженцев-мародёров, а не с крупной военизированной группой. Подумав ещё немного, Колян утвердился в этой мысли. Был у нее, конечно, и минус – враг успеет подготовиться к их наступлению. Но плюсов было значительно больше.
Он объявил лазутчикам, что отпускает их. И передал с ними сообщение следующего содержания: «Предлагаю вам добровольно сдаться. Тот, кто сдастся и вольётся в наше войско, будет наравне с нами получать все блага и нести все обязанности. Тот, кто будет не согласен с нашими порядками, может уйти сразу. Если кто-то возьмёт в руки оружие и направит его против нас – будет убит. Без вариантов. Время для раздумий, на чьей вы стороне – сутки, до завтрашнего вечера».
Лазутчиков вывезли за лагерь и транспортировали к базе. Колян ломал голову, как избежать потерь при лобовом штурме. А они обязательно будут, в этом он, к своему сожалению, был уверен. В армейских руководствах всегда приводилось соотношение потерь атакующих к обороняющимся три к одному. Такой порядок Николая не устраивал. Даже 1 к 10 для него было роскошью. Потерь надо было избежать любой ценой. Он сидел, жевал кашу с тушёнкой, запивая горячим чаем и думал.
Он пошёл к Михаилу и дал ему распоряжение сделать из трактора танк. Тот понимающе кивнул головой. Через час вокруг трактора кипела работа, стучали кувалды, визжали полотна пил по железу. Задача оказалась не такой простой, как казалась на первый взгляд – железо должно было быть достаточно толстым, чтобы прикрывать двигатель. Впрочем, двигатель как раз не особо беспокоил Николая – поднятый нож бульдозера практически скрывал двигатель, а его прострелить было можно только из противотанковой пушки. А вот кабина тракториста была удобной мишенью, как и бак за спиной водителя. Инструментов же для резки толстого железа у них не было. Кое-как они загородили кабину листами железа, стараясь ставить его под углом, чтобы пули рикошетировали. В любом случае трактористу придётся несладко.
Тут Коля вспомнил про взятые в УВД костюмы высшей защиты. Двигаться в них, конечно, было невозможно, но с горем пополам рычаги трактора дёргать можно. Костюм, каска-сфера – их пули не пробивали. Это был выход.
Всё было готово к ночи. Оставалось лишь выдержать срок, который Николай дал осаждённым. Ночь прошла беспокойно, он ворочался с боку на бок. Даже секс с Юлькой, которая так и оставалась при нём всё это время, не принёс долгожданного забытья. Он лежал, взмокший после соития и думал, думал о том, как далеко он ушёл от того Коляна, который добывал себе хлеб насущный, раскапывая окопы и блиндажи, оставшиеся после войны. Он был Коляном где-то далеко внутри, но его мало-помалу вытеснял Николай, атаман казачьего войска, самодержец… И только время от времени Колян выскакивал изнутри и требовал резких и необдуманных действий. Тогда Николай засовывал его поглубже и снова становился полководцем, думающим за многих.
Остаток ночи прошёл в метаниях, он то просыпался и прислушивался, то опять засыпал, обняв рукой тёплое упругое, пахнущее миндальным кремом тело Юльки – даже в такое время бабы где-то ухитрялись добыть косметические принадлежности, видимо потрошили парфюмерные магазины, ухмыльнулся он. Наконец наступило утро. Николай чувствовал себя разбитым и уставшим. Он пошёл к речке умыться, потом направился завтракать.
Путь преградила группа людей, ведомая двумя казаками. Они доложили, что это были беженцы с базы.
– Приветствую вас! – сказал Николай. – Это все тут, что решили уйти?