С другой стороны, патологическая страсть к порядку, в котором отец содержал вещи – не требуя, надо сказать, того же от других, но страсть в равной степени абсолютная, пугающая, а ближе к концу жизни даже жестокая, – сделала Марко до отвращения неряшливым, в то время как мать, очевидно, была виновата в непреодолимой неприязни к психоанализу, которой впоследствии суждено сыграть решающую роль в отношениях Марко с женщинами, поскольку судьбе будет угодно, чтобы все женщины в его жизни (начиная, между прочим, с матери и сестры Ирены и продолжая подругами, любовницами, коллегами, жёнами, дочерьми – в общем, всеми до единой) следовали разнообразным вариациям аналитической терапии, давая на собственной шкуре сына, брата, друга, любовника, коллеги, мужа и отца почувствовать верность первобытного инстинкта: «пассивный психоанализ», как он это называл, вреден для здоровья. Впрочем, ни одну из них это не беспокоило, даже когда Марко начинал возмущаться. Страдать, говорили ему, приходится каждому, в какой бы семье и каком типе отношений он ни находился; а обвинять психоанализ в своём пристрастии, скажем, к шахматам, не что иное, как предвзятость. Возможно, они и были правы, но с учётом цены, которую Марко Каррере суждено было заплатить за эти страдания, он чувствовал себя вправе мысленно сравнивать психоанализ c курением: мало просто им не заниматься, нужно ещё и защищать себя от тех, кто им занимается. Правда, единственный известный способ защитить себя от результатов чужого психоанализа – пойти на сеанс самому, а этого он допускать не собирался.
В конце концов, разве нужен психоаналитик, чтобы грамотно сформулировать вопрос: почему, если в мире столько женщин, которые не ходят к психоаналитику, его тянет только к тем, кто ходит? И почему он предпочитает демонстрировать свою теорию пассивного психоанализа именно тем, кто сразу даёт осознать её поверхностность, а не вышеупомянутым не практикующим психоанализ женщинам, у которых она предсказуемо имела бы успех?
Опись (2008)