Колючий мед

Старшая кузина Вероники – Франси – приехала, чтобы помочь с обслуживанием пансионата в последние недели лета. Она только что разорвала помолвку с парнем по имени Рой, но, признаться, была слишком ленива, чтобы приносить ощутимую пользу. Чаще всего Франси лежала в гамаке рядом со входом в кухню, а когда кто-нибудь проходил мимо, делала вид, будто вот-вот встанет. Под ней на траве обычно лежали кучи бульварного чтива, и она постоянно потягивала чай со льдом. К этой привычке Франси пристрастилась в Копенгагене, куда год назад поехала учиться на стенографистку. На самом деле работа стенографистки ее вовсе не привлекала, она хотела стать актрисой. Однако, по мнению Франси, скоропись вполне могла приоткрыть дверь в актерский мир. Ведь можно было, например, устроиться в билетную кассу или канцелярию театра, а потом, когда кто-нибудь из актрис заболеет, выйти на замену. Актрисы болеют постоянно. Надо только уметь вовремя показать себя и свои таланты.

Франси жила в дворовом флигеле и беспрестанно трудилась над тем, чтобы иметь возможность сравнить свое отражение в зеркале с Мэрилин Монро. Она осветляла волосы перекисью водорода, нагревала плойку на кухонной плите и, к негодованию постояльцев, подолгу занимала ванную в коридоре. Поддержание чистоты и порядка в пансионате не было у нее в приоритете. Подметать полы, заправлять кровати и ставить свежие цветы на прикроватные тумбочки в основном приходилось Веронике.

Веронике было семнадцать. Возраст девичьего расцвета и радостных ожиданий, когда жизнь представляется великолепной. Иногда отдыхавшие в пансионате пожилые дамы могли, с легким озорством ущипнув ее за щеку, спросить: «Ну что, уже нашла себе приличного кавалера?» Или: «Подумать только, как чудесно быть молодой, когда вся жизнь еще впереди». Веронике эти реплики не нравились. В глубине души она совсем не ощущала себя такой уж молодой. И не относилась к тем, кто берет от жизни все, как Франси. Вовсе не считала, что светлое будущее принадлежит ей, и даже не надеялась на счастье. Похоже, другие девушки ее возраста полагали, будто их жизнь сложится по определенному сценарию, в котором муж, дети, дом, праздники и будни переплетаются естественным образом в самотканой гармонии. Вероника не понимала, как они могли с такой уверенностью на все это рассчитывать. Например, Франси ни на минуту не сомневалась, что найдет нового парня, как только почувствует себя в силах подняться с гамака.

Саму же Веронику пугало все, что может не сложиться. Все, что может пойти не так. Жизнь со всеми ее требованиями, со всем, что предстоит освоить и преодолеть, с чем придется мириться и справляться, представлялась ей непомерно сложной. Достаточно посмотреть на постояльцев пансионата. Среди них было много покалеченных жизнью, несчастных, одиноких, тревожных. Вероника знала, что это так. Разные тетушки и дядюшки, сидя в общей гостиной и крепко сжав ее руку, часто доверяли ей длинные рассказы о немощи, болезнях и смерти. Она изо всех сил старалась их утешить, даже если ничего не знала о жизненных перипетиях этих людей. В любом случае такого опыта оказалось достаточно, чтобы понять: испытаниям подвергаются люди с любым характером, а внешнее часто бывает обманчиво.

И хотя Вероника знала, что рассчитывать не на что, все равно она втайне питала какие-то надежды. Это походило на чувство, которое испытываешь, рассматривая альбом с засушенными бабочками или волнуясь, чем же закончится история с привидениями. Ожидание чего-то мистического, сверхъестественного.

Только она не понимала, чего именно ожидала.

В то лето Вероника окончила реальное училище. Она ни в кого еще по-настоящему не влюблялась, и мальчики, в которых были влюблены другие девочки, не вызывали у нее ничего, кроме симпатии. Иногда Вероника пыталась представить себе кого-нибудь из них в роли кавалера, но почувствовать к нему подлинный интерес ей так и не удавалось. Ровесники, рискнувшие приблизиться к Веронике, несмотря на то что она была на голову выше большинства парней, ее не привлекали. Их неловкие ухаживания ее только тяготили. Иногда в роли ухажеров выступали пожилые постояльцы пансионата навеселе. Этих приходилось коварно обманывать, чтобы ее оставили в покое. Напрямую отказывать им в общении она не могла – сочли бы за грубость. Ох уж эта обязанность всех выслушивать! Всегда быть в хорошем настроении и поддерживать окружающих. Иногда Вероника до чертиков уставала от такой роли. Гости исчезали, облегчив душу, а она оставалась, приняв на себя груз их переживаний.

Вероника была слишком высокой. Некоторое время она стояла второй по росту в классе и с благодарностью ссылалась на этот факт, когда кто-нибудь отмечал ее высокий рост, но потом Маргарета Чельгрен, которая была еще выше, ушла, и Веронику стали называть Каланчой. «Выпрямись, – одергивала ее мать. – Даже если на корточки присядешь, меньше выглядеть не будешь!»