Колючка в сердце (СИ)

О, блонди досношался до того, что лежит. Перенапрягся, бедняжечка. Плак-плак. Выпишусь из больницы и прибью. И Ёжку тоже прибью. А потом отымею нахалят по очереди, уткнув мордахами в ковер. Если сердце позволит, разумеется…

Сергей завозился, выпростал руку, подпер кулачком подбородочек и «завис» — глаза в глаза, печальный и невыспанный, задумчивый. Малыша, похоже, что-то мучило, и — не утраханная попень, факт.

— Я по тебе соскучился, Дмитрий Константиныч, — вдруг выдал он, розовея, — без тебя дома пусто. Поправляйся побыстрее, пожалуйста?

Чего?!

Я подскочил, пораженный, на сто процентов уверенный — подросток не играет, высказался искренне. Ухватил смутившегося задним числом шатенчика за запястье, дернул на себя, и Ёж покорно — даже радостно — скользнул, пристроился рядышком, прильнул к боку, обнял поперек груди и засопел в ухо.

Притихшая было ревность вспыхнула с новой силой, а вместе с нею пришла и огромная тревога за брошенных без пригляду мальчишек — у них точно и определенно что-то стряслось. Иначе не приплелся бы Сергей сегодня в палату побитой собачонкой.

Целовать юного изменщика в макушку, в носик, перебирать его тонкие прохладные пальчики — утешая и балдея от ощущения родного живого нежного тепла… Плохо торчать сутками в одиночестве, хорошо, что Сереженька сейчас здесь, со мной, пусть я у малышонка и не единственный партнер, ибо невозможно требовать верности, когда тебе за полтинник, ты прикован к постели и не можешь сам даже в душе помыться…

Ревность угомонилась, пристыженная, уползла до лучших времен — и на ее место пришел покой.

— Я тоже по вас скучаю, — шепнул, — по тебе и по Лере. Сильно-пресильно, правда. Навещайте меня почаще, ладно?

Ежонок всхлипнул совсем по-детски, пробормотал, по-прежнему пряча мордашечку:

— Дим, а как ты относишься к однополым бракам?

Я удивленно вскинул бровь, поразмыслил пару мгновений — вот сюрприз, котенок замуж просится — и ответил:

— Мы не сможем пожениться, мой ангел, даже во Франции — ты несовершеннолетний. Еще два года подождешь?

Сергей охнул, рванулся и отпрянул, едва не слетев на пол, уставился огромными пульсирующими зрачками.

— Что? — мяукнул, странно скривив рот.

Я повторил:

— Ты — несовершеннолетний. Только через два года, когда подрастешь.

Подросток округлил губки буковкой «о», моргнул и ошарашенно затряс головой, выставляя вперед ладошки, закрываясь ими, словно щитом.

— Нет-нет, — залепетал, заикаясь, — Дима, стой, я не то хотел сказать! Я… Лера… Он…

Ага. Значит, это Валера просится замуж? Еще занятней! А вот хрен, жениться на Лерке в мои планы не входило. Лерка — шлюха из борделя — не чистенький, наивный, едва начавший половую жизнь Ёжик, с такими не расписываются, таких просто трахают. Смешно.

И я рассмеялся, весело и с облегчением. Велел, откидываясь на подушки и давясь хохотом:

— Передай Лерке — пусть не мечтает о глупостях. Я лучше паспорт свой съем. Без соли и перца, с печатями и в обложке. Тоже мне, супруг господина Воронова… Придумал… Не продал его обратно в бордель, и ладно!

Ох, как же Сережик взвился, как засверкал глазищами! Вскочил на ноги, сбивая с тумбочки коробочки со жратвой, шарахнулся на пару шагов, замер — колотящийся в ознобе, весь в пятнах лихорадочного румянца, наставил указательный палец, похватал ртом воздух — и проговорил, захлебываясь гневом, отчаянием и еще не пойми чем, страстно, с трудом выталкивая слова:

— Ну и козел ты, Дмитрий Константиныч… Эгоистичный стареющий козел… Кроме себя никого вокруг в упор не видишь! Ты… Ты… Ненавижу!!!

И вылетел из палаты, долбанув дверью.

Нихерась? Это он чего? Опять крыша поехала, или за ёбаря своего оскорбился? Во даёт пацан, уважамс. Обо мне бы так радел, даром полгода с ним вожусь, болезным, лечу, одеваю-обуваю-репетиторам плачу?

Продолжая недоумевать, я маленько подождал — может вернется — выудил из кармана телефон, набрал Ёжкин номер — недоступно, потом Валерин — тоже недоступно, совсем растерялся и позвонил Алине и Славину — и, блять, тоже недоступно!

И продолжало оставаться недоступным, а телефонов прислуги и обычных охранников я не знал. В ментовке и МЧС оборжали и велели проспаться, гады, даже слушать не стали, мотивируя отказ тем, что господин Воронов «во какая личность, его по телику показывают, чувак, за него секретарши звонют». Адвокат находился в Германии и ничем не мог помочь, обещал послать знакомого проверить, потом вернулся и сообщил: дома никого нет и окна не горят.

Я корчился и медленно сходил с ума. Сердце сжималось в предчувствии беды. До темноты…

Когда я уже окончательно оволосел, до укола успокоительного вдруг пришла Алина — усталая и заплаканная.

Присела на краешек кровати, начала:

— Лерка… — вдохнула, выдохнула и договорила поспешно, увидав мои бешеные глаза, — апендицит у Лерки лопнул. На операции он, осложнения какие-то…

И вот тогда я сорвался. Заорал, взвиваясь, и оттолкнул сестру — чтобы немедленно рухнуть обратно, хватаясь за грудь.

— Позвонить… — прохрипел, — позвонить было нельзя?! Я с десяти утра на стены лезу…

Алина всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Мы не хотели тебя волновать… — услышал я.