Колючка в сердце (СИ)

— О чем ты хочешь поговорить, прямо срочно-немедленно, радость моя? — спросил глухо, потянулся, быстро поцеловал в висок и еще мрачнее добавил, — о твоей дружбе со Славиным? Так она — твое личное право, малыш…

Я перехватил руку любимого, тронул кончиками пальцев нежную кожу в локтевом сгибе, где прощупывались узелки от инъекций.

Сказал просто:

— О дури.

Блонди было напрягся и почти сразу расслабился, разулыбался облегченно.

— Боже! — воскликнул, вскидывая голову. — Ёжка, прости, напугал тебя — кусок идиота! Это совсем не то, что ты подумал, честно!

Я хотел бы поверить, очень хотел, но…

— Объяснись, — потребовал, трепыхаясь, — послушаю!

Валера коротко выдохнул и обнял меня крепко-крепко, прижался губами ко лбу, потерся щетинкой.

— Анализы в поликлинике сдавал, — парень вновь вздохнул, — потом Алина один раз капельницу ставила — температура не сбивалась. Я не вру, позвони ей и спроси.

О-о-о, как же мне сразу стало хорошо и спокойно — словно громадный камень с души свалился. Лера не наркоманит. Счастье неописуемое.

— Ага, — только и смог произнести, пряча мордаху на груди любимого, — Лерочка…

Мы немножко постояли, наслаждаясь теплом друг друга, потом блонди высвободился.

— Ты обо мне переживал, — протянул парень чуть удивленно, — неужто и впрямь настолько любишь?

Я смотрел снизу, смотрел, смотрел… И ответил, горячо и искренне, срывающимся от избытка чувств голосом:

— Больше жизни, Лер. Ты для меня — всё.

Валера вспыхнул, миг, и я забился, подхваченный под ягодицы, приподнятый повыше, обхватывая бедра своей пары коленями, вцепляясь в его плечи, обвивая за шею, приникая поцелуем.

— Мой Ёжик, — промурлыкал блонди, опираясь спиной о стену, его ладони уже скользили, забравшись ко мне под футболку, задирая ее под мышки, поглаживая, нежа.

— Может, лучше на стол? — простонал я, уже теряя соображение.

И тут же оказался голой попой на столе, с разведенными коленями, со спущенными ниже бедер трениками. Сорвал мешающее тряпье до конца, веером швырнул лететь по кухне. Лерка придвинулся вплотную, впечатался в пах успевшим потечь возбуждением.

Желание захлестнуло — жаркое, неудержимое. Не прерывая зрительного контакта, блонди опрокинул меня, уложил, закидывая мои ноги к себе на плечи, предварительно обцеловав каждую щиколотку по очереди. Я нетерпеливо ерзал ягодицами по твердой холодной столешнице, млея от непривычных ласк, и напрочь пропустил проникновение в анус смоченных слюной пальцев. Лерочка никуда не спешил. Он быстро нашел мой заветный бугорок наслаждения, и я закричал, выгибаясь дугой, пронзенный первой сладчайшей судорогой, второй, третьей…

Как там блонди говорил утром — пусть укешку перетряхнет, пусть он заскулит, насаживаясь, обезумев, пусть лепечет течной сукой снова и снова «еще»?

И я тек. Таял, пластался и извивался, и метался в полнейшей прострации головой, и умолял, срывая голос, напрочь утратив стыд, выстанывал эти самые бесконечные «еще», и «Ле-е-ра-а-а», и много чего другого, невнятного, задыхающегося, восторженного.

А потом блонди вдруг перевернул меня на живот — рывком, я и пикнуть не успел — и заменил пальцы членом, вошел точно выверенным слитным движением, резко, до хлопка пахом о ягодицы, прицельно попав по простате, и понеслась бешеная, жесткая, совершенно животная, глубокая ёбля. С похабными хлюпаниями, до воя, до искусанных в кровавые ошметки губ, до синяков, до ярких звездочек перед глазами.

Я утопал в острейшей смеси боли и наслаждения, цепляясь за край стола, вертелся, пытаясь отклячить зад повыше, распяливая бедра шире некуда, чтобы обеспечить максимальное проникновение, и кричал, кричал в полный голос, на одной высокой ноте…

Оргазм взорвался ядерным фейрверком и швырнул в пропасть, заставляя взвыть диким зверем, выгнул, тело заколотилось внутренними мощными спазмами, разбрызгивая сперму под живот. Лерка резко ускорился, догоняясь, хотя быстрее, казалось, уже было невозможно, и тоже кончил, вдохновенно выстанывая «Ё-ежа-а-а» и заполняя, толчками, горячим семенем, рухнул сверху, не выходя из моей напрочь растраханной пылающей огнем дырки, прижался, зашептал, роняя с волос капельки трудового пота:

— Люблю тебя… Люблю… Мое сердце, моё чудесное сладкое чудо…

Я гибко обернулся, подставляя губы, и мы слились в нежнейшем, чувственнейшем поцелуе. Да, такое точно до смерти вспоминать будешь…

Чуть позже, отмывшись и вновь вполне одетые, мы, счастливые до полной невозможности, бодро трескали макароны с тушеной телятиной, запивая их яблочным соком. Я сидел у Лерки на коленях, разомлевший, зацелованный, затисканный, обтирался щечками о свежевыбритые скулы любимого и слушал его неспешные разглагольствования.

— Ты ведь со мной не только о герыче хотел поговорить, — вдруг заявил блонди, отставляя опустевшую тарелку, — верно?

Я чуток отодвинулся, не расплетая объятий, опустил ресницы, подтверждая.

Валера посерьезнел, промокнул рот салфеточкой, высморкался в нее, смял бумажку и закинул в стоящее неподалеку мусорное ведро — попал, йес снайперам — подпер подбородок кулаком.

— А о чем именно? — спросил.