Как это возможно, что даже сейчас, почти уже лишенный жизни, Кестрин думает обо мне? Но я знаю ответ, ведь он мой Ветер и все эти недели и месяцы только и пытался найти и защитить меня, сколь бы тщетны ни были его усилия. Как глубоко несправедливо я его судила! Я никогда его не забуду, но если ему легче в это верить, то хоть так я могу помочь. Насколько могла бы Дама.
– Возможно.
– Ты говоришь, что этот мир создан мной – что это мое
Она заперла принца в самой глубине его существа. Что это, если не сердце?
– Да.
– То есть, чтобы сбежать, мне надо вырваться из себя.
Я молча смотрю на него.
Он подходит и опускается на колени:
– Скажи мне, как сбежать.
Я упираюсь ладонями в пол и отталкиваюсь, пока не сажусь спиной к стене пещеры.
– Скажи мне, – повторяет он.
– Я не могу сказать того, чего сама не знаю.
– Ты знаешь. Ты приходишь и уходишь с легкостью. – Он крепче сжимает рукоять клинка.
– Я не могу объяснить. – Нужно возвращаться, пока он не сорвался. Каждое слово приближает его к расправе надо мной, и я не знаю, как этому помешать, одновременно оставаясь Дамой.
– Попробуй, – бросает он.
– Не могу.
– Хватит.
Он тянет кинжал из ножен так быстро, что я едва успеваю отшатнуться, а холод клинка уже плотно прижат к моей коже.
– Ты убила мою мать, уничтожала мою семью поколениями, а теперь губишь и меня. Думаешь, я еще не понял, что со мной станет в этой пустоши?
– Это твой выбор, – шепчу я.
– У меня нет выбора!
– Всегда есть выбор. – Меня этому научил Фалада.
Кинжал скользит по коже, и я чувствую легкий укус боли там, где она расходится под нажимом клинка.
– Я убью тебя за содеянное.
– Я лишь предложила тебе выбор, Кестрин. Ты сам решил обменять свою жизнь на жизнь Алирры. И сейчас тоже решаешь сам.
Его рука сжимается на моем платье, скребет по ранам под тканью. Он вздергивает меня на ноги и прижимает спиной к стене, пока я пытаюсь сделать вдох.
– Воистину. Тогда вот тебе тоже выбор, чародейка. Признай себя убийцей.
– Такова твоя справедливость?
Я ловлю руками его запястье, но у меня нет сил оттолкнуть клинок.
Он скалится и дергает кинжал вниз, вбивая металлическую рукоять мне в грудь.
Где-то позади, тихо причитая, плачет ребенок, но это не я – у меня зубы стиснуты от боли. Ноги снова отказывают, перед глазами плещется тьма, но я не могу упасть из-за его захвата, он с силой прижимает меня к стене, и мне некуда бежать.
– Признайся в убийстве, и я дарую тебе легкую смерть.
Слова оседают вокруг, будто первые пушистые снежинки в начале зимы. Я смотрю на темную перепачканную тунику Кестрина, и тонкий голос ребенка все рыдает на грани слышимости. Два тела болтаются на виселице, медленно кружатся, веревки скрипят. Женщина срывает руки с клинков и прижимает лохмотья ладоней к боли в животе, к пустоте. Валка ухмыляется, пока солдаты хватают и обыскивают служанку в поисках броши, которой она не крала.
Кестрин находит мою косу и запрокидывает мне голову, заставляя смотреть ему в лицо.
– Скажи это.
– Если ты скажешь вместе со мной.
Слова тяжело и медленно ворочаются на языке, но не их Кестрин ждал.
Его рука крепче сжимает косу и задирает мне голову еще сильнее, так что боль плещется белизной перед глазами.
– Будь ты проклята!
Он перехватывает кинжал. Вспарывает кожу у меня на шее, я резко вдыхаю, и он рывком отводит клинок, ждет. От его ярости мерцает воздух вокруг, но он не станет убивать колдовством. Он одарит меня смертью от холодного железа, медленной и страшной смертью. Кинжал в его руке потемнел от крови, она капает вниз так же, как с того клинка, что пригвоздил мать Дамы к стволу. Такая же темная, как кровь моей матери… три багровых капли на белом платке.
Я перевожу взгляд с запятнанного клинка на его лицо.
В этот миг я держусь ради всего, чем стала, чем была, что узнала, ради всех шепотков боли и воспоминаний о страхе. Все это – я, и все это дарит мне силы стоять и сражаться.
– Убери кинжал, Кестрин.
Он подбирается, будто ожидая нападения.
– Убери его, – повторяю я.
Он держит кинжал мертвой хваткой.
Я протягиваю руку и накрываю его ладонь своей, вместе с ним обнимаю пальцами рукоять.
Он бросает мою косу, отпускает меня и пытается отстраниться, но я только крепче держусь, повторяя его шаг.
– Решай, – говорю я. – Или убивай меня без попыток выбить признание, без спектакля о правосудии, или убирай клинок.
– Правосудие – это не спектакль. – Он снова пятится и выкручивает ладонь из моей хватки.