Колкая малина. Книга четвёртая

Превратился в красавицу гадкий гусёнок,
И трухлявый пень фиалками зацвел,
А я скоро подкоплю деньжонок,
Накуплю гостинцев и накрою стол.

Соберу соседей за длинным столом

И поставлю посредине медный самовар.
И мы будем говорить о добром и простом
И старых песен вспоминать репертуар.

Нам тут же на баяне подыграют,

Что на Марсе будут яблони цвести,
И про то, как детки быстро вырастают,
И их никто не держит взаперти.

Пусть только навсегда уразумеют,

Когда свои дороги будут выбирать,
Что если старость знает, то молодость умеет,
Но за свободу придётся воевать.

А на улицу Заречную опять пришла весна,

А мы тосты говорили по кругу.
Пусть мы жили от рубля и до рубля,
Нам не совестно в глаза смотреть друг другу.

И на трухлявом пне фиалки зацветут,

Когда кругом — страна любви,
И всех туда беспрерывно зовут.
Только не сбейтесь с пути.

Неизбежность

Я ушёл: нельзя было иначе,
Я гнал себя куда-то прочь,
На ощупь, по-стариковски незряче,
В беспроглядную, стылую ночь.

Она, как чёрный-пречёрный квадрат,

Нависала своей беспросветностью.
Нет дорог ни вперёд, ни назад,
В том, что зовут неизбежностью.

Она без приглашения приходит,

С выдохом бездонных пропастей.
Если стены неприступные возводят,
Не оставляют даже узеньких щелей.

От неё не спрятаться и не откупиться,

В ней нельзя ни умереть и ни уснуть,
В ней можно только раствориться
И в молитве не упомянуть.

А кто пытался рваться напролом,

Желая новый начинать отсчёт,
Того ждала колода с топором
И самый окончательный расчёт.

Я ушёл: нельзя было иначе,

И неизбежность стала приговором.
А то, что в мире существует без отдачи,
Не умеет быть предметом договора.

Ни стыда, ни совести

Не замостить дорогу времени цитатами,
Там каждая судьба наперечёт.
Время не измерить победами и датами:
Оно не продается и не врёт.

Оно не проклинало и не обещало,

Ни тем, кто усыхает, ни тем, кто расцветает.
Оно не предвещает и не убивает,
И жить никому не мешает.

Оно не господин и не товарищ,

Оно ничто не делает за вас;
Не будет арбитром военных ристалищ
И судьей с повязкой на глазах.

Это не рычаг с противовесом,

Не театральный грим и не толмач.
Оставаясь в себе, мракобесном,
Человек сам себе судья и палач.

Время не покажет, как и не излечит,

Оно не злое, но и не святое.
А ближний ближнего увечит,
Ссылаясь на время такое.

Оно не отличает совесть от стыда

И не режется на ленты и куски,
И по его щеке не скатится слеза,
Когда ты придёшь к концу пути.

Обращаюсь

В ночь на Страшную субботу. Спаситель во Гробе.