Колкая малина

Ленин фиолетовый на четвертаке —
Плод иконотворческого рвения,
И кучерявый херувим в маленьком кружке
В чине прославления гения.

Баре на дуэлях честью баловались,

А барышни романы французские читали,
А детки в деревнях на земляных полах рождались,
А мужики от голода на пашнях умирали.

Троекуров прижимает Салтыкову,

Все чин по чину на помещичьем балу.
А честь дворянскую, как гнутую подкову,
Вплетают в фигу в карточном долгу.

Песнями елейными империя кормилась,

Патриархи в золоте славят царский двор
И во всемогуществе давно уже забыли,
Что с Богом был когда-то договор.

Они Богом были призваны служить

Затравленному русскому народу,
Когда клялись того одеть и накормить,
И даровать законы и свободу.

Ленин держит в кулаке грязную ермолку,

Он живее всех живых в бреде эволюции.
И ему немного стоит прокрасться втихомолку
И к тому, кто клялся на Кресте,
и кто – на Конституции.

Чешуя

От страшного удара заклинил светофор,
На зебре бездыханные тела.
Стоны, крик и предварительный разбор
В общем шуме позднего утра.

За рулём престижной иномарки

Сидело явно льготное животное —
В блестящем платье с чешуёй русалки,
От сострадания и совести свободное.

Ей не по чину пить под детскими грибками,

Где можно в клумбу с незабудками поссать.
Она лакает всё мужицкими глотками,
Не забывая чешуёй блистать.

Её любовник в Канны не позвал,

Она всю ночь его за это пропивала.
Все будут бедные, кто в чём-то отказал
Любимой доченьке большого генерала.

Тела погибших грузят в труповозку,

А части тел – отдельно по мешкам.
А она, страдалица, уделала причёску
И размазала помаду по губам.

Заряженную скотским эпатажем

Не испугать, не устыдить ничем.
Средний палец с красным макияжем
Она, хихикая, показывает всем.

Страх

Пусть засохшая смоковница снова зацветёт,
И к людям мир утерянный вернётся,
И милосердие друг к другу призовёт
И в душах праведным прощеньем обернётся.

Неисчерпаем свет Божественной любви.

Мы, сотворенные в печали и грехе,
Которым ничего с собой не унести,
Кроме того, что обрели в себе.

У каждого свои пути на перекрёстках:

Кому-то больно, а кому – смешно.
Один всю жизнь кривлялся на подмостках,
Другой в свободу проковыривал окно.

Насущный хлеб, он был всегда мерилом

Любого начинанья и конца,
И физикам, и лирикам – единым ориентиром
В их трактованиях таинств бытия.

Рождение всего – лишь первый вдох,

Когда жизнь тебя из вечности зовёт,
А смерть – последний трубный выдох,
Сигнал тому, кто в вечность заберёт.

Когда дыхание замерзает на остывающих губах,

И уже уходят боли и страдания,
Никуда не делся первобытный страх
Испустить свой дух без покаяния.

А у нас