Колхозники

Наконец-то перерыв, снимаем ОЗК, закуриваем. Стоящий рядом курсант Филимонов, отдышавшись, вялым голосом сообщает:

– Если ядреная бомба бабахнет, забудешь от страха, где это ОЗК висит, а уж влезть в него вряд ли смогу, – и выпускает струйку седого дыма в воздух.

Вокруг много поваленных лесных исполинов, дыбятся вырванные корни и распускают ребрами острые сучья. С неба накрапывает дождь вперемешку с морозной крошкой – погода просто аховая.

Взвод в наступлении. Как говорили преподы по тактике, «стоять и мёрзнуть – это зимой, а потеть и бегать – это летом». Вообще они были мастаками что-то такое сморозить, чтобы курсанты немного посмеялись: «Для чего солдату каска? Для того чтобы не собирать по полю боя его мозги». Стоим где-то в районе урочища Григорцево.

Подполковник Гуцев, пытаясь поставить свою речь доходчивее и громче звенящих на курсантских носах сосулек, проводил опрос по теории. Именно тогда мы выработали тактику: знаешь или нет – тяни руку. И тянули все. После не очень успешного устного опроса, из-за замерзших мозгов, Гуцев довел какую-то тактическую обстановку и назначал командиров отделений и взвода из числа курсантов.

От радости, что сейчас будем бегом разгонять кровь, мы нетерпеливо скрипим сапогами и яростно сжимаем цевье автоматов. Бежим, дурачимся, стреляем холостыми во все стороны, изображая бой.

Подведение итогов. Гуцев монотонно оценивает наше «наступление». Ходит перед строем с видом английского колонизатора. Только хлыста в руках не хватает:

– Товарищи курсанты! Хуже всех действовало 1-е отделение. Командир отделения команды отдавал нечётко, пулемётчик не туда побежал, гранатомётчик не в те танки стрелял, автоматчики стреляли куда попало. Еще хуже работало 2-е отделение. Командир отделения сопли жуёт, пулемётчик целеуказания не слушал, интервалы между стрелками не соблюдены. А 3-е отделение – там вообще ничего не понятно, как куча бездомных цыплят! Вот такая градация оценок была у полковника Гуцева.

Много связано с урочищем Жарки, где проходила общевойсковая тактика. Курсант Наумов, ранее танка не видевший, решил ощутить себя героическим Янеком из «4-х танкистов и собаки». Открыв люк башни и усевшись на броню, обнаружил, что сломан язычок фиксатора, удерживающий крышку люка вертикально, и в это время танк трогает и рвет вперед. По инерции толстенная крышка летит ему по зубам, и только находящиеся перед ним руки на крышке смягчают удар! От удара костяшками кулаков верхняя губа опухает, выступает кровь. Этот железный 40-тонный гроб не имеет каких-то там рессор и амортизаторов, как БМП, поэтому на каждой выбоине Наумову приходилось изо всех сил удерживать крышку, чтобы не остаться без зубов. Спрыгнуть вниз не получалось – высоко до сиденья. Так продержался 5 км до технического парка! Руки у Наумова потом гудели, как у штангиста, поставившего мировой рекорд в жиме лежа. В дальнейшем Наумов танки вежливо обходил стороной.

Приближался очередной отпуск. Сессия сложная, главный принцип: «Наплевать на средний балл – лишь бы отпуск не пропал!» Все дело в том, что не прошедшего экзаменационные испытания задерживали в отпуске до того времени, пока он не сдаст все долги. Задержаться или не поехать домой – самое страшное событие для курсанта.

Кто-то встает за час раньше подъема и грызет гранит науки. Я не иду на такие жертвы, но стараюсь на занятиях и САМПО изо всех сил. Хожу в библиотеку, которая огромная и напичкана трудами марксизма-ленинизма, литературой о пленумах и съездах ЦК КПСС. Обложившись толстыми книгами, механически переписываю тезисы бородатых и лысых вождей коммунизма.

Особенно переживаем за военно-техническую подготовку. Преподаватель полковник Шавлохов смешно говорит «БТР-60ПБ», делая кавказское ударение на «ПБ». Шавлохов спокойный, как фараон, двойки отвешивает равнодушно и регулярно. На его занятиях сидим, потупив лица в столы, и надеемся, что тебя не вызовут к стенду с поперечным разрезом двигателя БТР.

Я, абсолютно запутавшийся в циклах двигателя, дрожу на зачете осиновым листом, но получаю заветное «зачтено» и собираюсь в отпуск.

Зима

Наступила зима. Получили полушерстяную форму («пэша»): кальсоны с нательной рубахой, байковые портянки, шинели. Все подписываем хлоркой. «Солдат без бирки – как попа без дырки!» – как говорят сержанты. В армии все помеченное – с шапки до саперной лопатки. На одежду ставим так называемое клеймо – это прямоугольник шесть на два сантиметра, продольно разделённый на две части. В верхней пишется фамилия полностью, в нижней трети – номер военного билета.

– Зачем все метить? – спрашивает курсант Пристегин, парень небольшого роста, временами запинающийся в разговоре, но настырный и дотошный.

– А затем! – отвечает сержант Бондарь, высокий слегка сутулый уроженец Украины. – Вот если ты в бою наступишь на итальянскую мину, и тебя разорвет на части, по клейму тебя опознают и сообщат на Родину. Мол, героически погиб боец! – нехорошо шутит Бондарь.