На Западе распад Советского Союза стал синонимом удачного завершения холодной войны, победы над коммунизмом, торжества либеральных ценностей и ожидания вечного мира и процветания. Многие чувствовали огромное облегчение от того, что исчез геополитический соперник, нашпигованный ракетами и танками. Развал СССР «устранил последний пережиток холодной войны как международной системы», — написал много лет спустя историк Арне Вестад[1530]
. И это после всех стараний Горбачева изменить имидж Советского Союза! У западных лидеров, несмотря на отдельные исключения, не хватило ни политической воли, ни воображения, чтобы воспользоваться беспрецедентной исторической возможностью — укрепить демократию в России. Многие сочли постсоветское пространство слишком огромным и непредсказуемым для его включения в западную орбиту. Более прагматичным и реалистичным казалось собрать легкие плоды победы в холодной войне, прежде всего в Восточной Европе и Прибалтике. И все же в 1992 году администрация Буша запросила у конгресса кредит на 24 миллиарда долларов на поддержку «свободы в России». Эта вселяющая надежду инициатива, к сожалению, быстро потерялась в предвыборной кампании Буша, баллотировавшегося президентом на второй срок. В итоге он проиграл молодому демократу Биллу Клинтону. Строуб Тэлботт, друг и помощник победившего, позже вспоминал, что Клинтон считал своей большой удачей провал августовского путча и исчезновение СССР с политической карты мира. По мнению Клинтона, в других обстоятельствах американское общество продолжило бы мыслить категориями холодной войны, и Буш победил бы. Клинтон восхищался предшественником за сыгранную им роль «доброжелательного, внимательного и компетентного авиадиспетчера, который направлял Горбачева, пока тот пилотировал Советский Союз для мягкой посадки на свалку истории». Клинтон и Тэлботт решили стать авиадиспетчерами Ельцина, пока для России не найдется место в новом мироустройстве во главе с США. Этот недостаточно проработанный проект успехом не увенчался[1531].2 января 1992 года российское правительство Ельцина-Гайдара приступило к рыночным реформам, отпустило цены, а также начало лихорадочно приватизировать государственную собственность. «Постсоветские экономические преобразования, вероятно, стали величайшей по масштабу из когда-то предпринятых экономических реформ», — писала историк Кристина Шпор. Реформаторы по-прежнему тщетно ждали от Запада масштабного пакета экономической и финансовой помощи. Вместо России, однако, западные деньги пошли в Восточную Европу, а вскоре огромные западные вливания стали поступать и в коммунистический Китай, вновь открытый для бизнеса в 1992 году благодаря политике Дэна Сяопина[1532]
. «Вашингтонский консенсус» и мировые кредитные рынки подвели не только Россию, но и Украину, и другие бывшие республики СССР, за исключением трех балтийских государств. Россия и Украина соперничали друг с другом, рассчитывая на щедрую поддержку «демократии» и геополитическую дальновидность Запада. На деле же им пришлось состязаться за благосклонность алчных инвесторов, и в этой игре с нулевым результатом обе страны оказались среди проигравших. Глобальные финансовые структуры превратили в посмешище национальный суверенитет и гордость. Элиты и народы бывшей сверхдержавы внезапно очутились на обочине глобального рынка[1533].После объединения Италии в середине девятнадцатого века либеральный политик Массимо д’Адзельо произнес знаменитую фразу: «Италия создана. Осталось создать итальянцев»[1534]
. В декабре 1991-го лидеры бывших советских республик могли бы сказать: «Советский Союз распущен. Осталось создать новые государства и их граждан». На постсоветском пространстве не существовало полностью суверенных, экономически жизнеспособных государств. Населению бывших союзных республик надо было усвоить свою новую идентичность. Общую советскую экономику ждали раздел по национальным «квартирам» и приватизация — ее разорванные и потрепанные останки должны были заново объединить прибыль и рынок. Процесс предстоял нерадостный. Бывшие советские элиты не дотягивали до масштабов стоящей перед ними задачи. Большей частью они имитировали и копировали экономические проекты Запада, а также перераспределяли государственную собственность между собой.