Коллапс. Гибель Советского Союза

Тем временем на Южном Кавказе другие члены советской интеллигенции нанесли еще один удар по горбачевской перестройке. Абхазы, имевшие автономию в составе Грузинской республики, после оглашения конституционных реформ потребовали, чтобы Абхазия стала частью Российской Федерации. Движение возглавили абхазские интеллектуалы из московских академических институтов. Они направили свою просьбу центральным властям. В ответ радикальные националисты из грузинской интеллигенции выступили за немедленный выход Грузии из «Российской империи». 8–9 апреля 1989 года ситуация стала неуправляемой: огромное количество митингующих в Тбилиси заняли центральную площадь. Партийный руководитель Грузии Джумбер Патиашвили потерял самообладание и скрылся, вызвав в Тбилиси войска Закавказского военного округа. Офицеры и солдаты, преимущественно русские, не имели никакой подготовки в обращении с гражданским протестом и применили газ военного назначения и саперные лопатки. Шестнадцать мужчин и женщин погибли от побоев и газа. Кто-то погиб в давке. В одночасье вся Грузия восстала под националистическими и антирусскими лозунгами. Взбешенный Горбачев, которого эти события застали в заграничной поездке, отдал приказ министру обороны ни при каких обстоятельствах не применять силу в гражданских конфликтах внутри страны. Эмоциональный Шеварднадзе был на грани отставки. Черняева потрясло, что «христианский и любимый русскими народ, с которым более 200 лет жили душа в душу… хочет уйти из СССР». У него впервые возникло предчувствие «развала государства и чего-то похожего на хаос»^[201].

25 мая 1989 года в Москве открылся первый Съезд народных депутатов, на который возлагались огромные надежды. Вот как вспоминает о чувствах коллег член Политбюро Вадим Медведев: «Уже задолго до открытия съезда… стало ясно, что нас ожидает нечто совершенно новое, невиданное». Некоторые заметили историческое совпадение: двести лет назад, в 1789 году, Людовик XVI созвал Генеральные штаты, и это стало прелюдией к Великой французской революции. К всеобщему удивлению, Горбачев держался на открытии съезда уверенно, он был словно в упоении от важности момента. Съезд продолжался шестнадцать дней, и на это время чуть ли не вся работа в Советском Союзе приостановилась. Миллионы людей собирались у телевизоров, чтобы посмотреть заседания, которые транслировались в прямом эфире и повторялись в записи для десяти часовых поясов^[202].

Уже церемония открытия съезда стала сенсацией. К трибуне выбежал бородатый депутат из Латвии и выкрикнул требование почтить минутой молчания жертв мирных демонстраций в Тбилиси. Также он призвал провести парламентское расследование «бойни». Это был спонтанный поступок человека, который в 1944 году в составе частей НКВД участвовал в депортации чеченцев. Теперь этот депутат искал справедливости и возмездия. Ему захлопали несколько человек, затем к овациям присоединились большинство делегатов, посчитав, что это часть сценария. Застигнутый врасплох Горбачев тоже зааплодировал и простоял вместе со всеми минуту молчания^[203].

Эмоции на съезде зашкаливали – гнев, память о жестокостях и несправедливостях, десятилетия страха перед государственным террором вырвались наружу. Историк русской культуры Дмитрий Лихачев, старейший народный депутат на съезде, сравнил его атмосферу с первыми днями после падения монархии и началом революции в марте 1917 года. Он видел, что лица и поведение людей меняются так же, как и тогда. Съезд «избавил от страха, научил говорить правду». Но что дальше? Это демократия или охлократия – власть толпы, где верх берут жажда мести, агрессия, и ненависть? Тем же вопросом задавались инициаторы реформ, когда со своих мест наблюдали за съездом, похожим на пчелиный рой^[204].

Тем временем гроздья гнева созрели и за стенами Кремля, в Москве, Ленинграде и ряде промышленных регионов России. Люди с возмущением реагировали на впервые оглашенную информацию о привилегиях номенклатуры – недоступных обычному населению магазинах, курортах, спецбольницах и т. д. Тельман Гдлян, избранный депутатом от одного из районов Москвы, воспользовался волной популизма. В юности, так же как Горбачев, поклонник Ленина, он выбрал профессию прокурора, чтобы бороться с коррупцией. При Андропове был направлен центральной прокуратурой в Узбекистан для расследования «хлопкового дела» – аферы, в результате которой в карман республиканским чиновникам ушло из центрального бюджета 4 миллиарда рублей за хлопок, который существовал только в фальшивых отчетах. Разоблачения Гдляна стали одной из самых больших сенсаций периода гласности, сделали его знаменитостью, народным борцом с советской «мафией». Люди одобряли жесткие методы Гдляна – его команда арестовала сотни узбекских чиновников, держала их месяцами под непрерывными допросами, оказывала давление на их ближайших родственников. Напарника Гдляна по расследованию «хлопкового дела» Николая Иванова избрали депутатом на съезд от Ленинграда^[205].