Коллапс. Гибель Советского Союза

В семье Леонида Брежнева генсек и его жена смотрели советские новости и развлекательные программы по обычному телевизору. Их внуки же проводили время за просмотром западных кино и мультфильмов на большом экране телевизора Sony с видеомагнитофоном. К 1989 году «видаки» наряду с персональными компьютерами стали самыми желанными предметами социального статуса, способом вкусить запретные плоды. Сотни кооперативов начали активно импортировать видеомагнитофоны и продавать их на советском рынке с колоссальной прибылью. Прибыль была даже выше, чем от все еще нелегального обмена валюты на рубли. Однако, как говорится, лучше один раз увидеть самому в действительности… Ничто не могло заменить советскому человеку опыт выезда за пределы СССР. «Поездки на Запад считались важнейшим статусным символом», – писал российский ученый Дмитрий Фурман. Фраза «увидеть Париж и умереть» была не расхожей шуткой, а мечтой многих в Советском Союзе. Ученые, художники, танцоры, музыканты симфонических оркестров, а также большое число советских евреев с «пятым пунктом» подозрительной национальности в паспорте жили в страхе не получить от «компетентных органов» разрешение на выезд из СССР. Отказать в выезде за границу могли без всяких объяснений причин, – просто потому, что кто-то из власть имущих усомнился в лояльности выезжающего или отреагировал на поступивший донос. Мемуары о советском времени заполнены стенаниями и переживаниями по этому поводу^[219].

В начале 1989 года советские препоны для выезда за рубеж были почти сняты. Чтобы получить разрешение на частную поездку за границу, больше не нужно было унижаться перед профсоюзными, партийными, и другими начальниками или бояться «черной метки» от КГБ. Только за первую половину 1989-го в СССР одобрили более 1,8 миллиона заявлений на выдачу выездных виз – втрое больше, чем двумя годами ранее. За это же время около 200 000 человек получили официальное разрешение на эмиграцию, преимущественно в Израиль и США^[220]. Большинство впервые подавали документы на получение советского загранпаспорта для обычной зарубежной поездки. Поднятием «железного занавеса» воспользовались госслужащие, директора предприятий, руководители кооперативов, исследователи и ученые, художники и актеры. Артисты ехали выступать, художники – продавать картины, интеллектуалы – читать лекции. Особенно востребованы на Западе оказались журналисты, герои гласности, академические ученые и остальные, знающие английский и другие иностранные языки. Все хотели узнать от них, что происходит в проснувшемся от спячки Советском Союзе. Западные университеты, аналитические центры, стипендиальные программы, фонды и, наконец, правительственные структуры, например Информационное агентство США (USIA), – выделяли средства, чтобы оплатить приезд и проживание советских гостей. Американские благотворительные и научно-образовательные фонды создали программы для такого финансирования.

Специалисты рассматривали этот феномен исключительно в контексте завершения холодной войны^[221]. Но эти поездки также сыграли роль в подрыве советской системы. Дело тут было в новой обстановке и для приезжавших, и для принимавших. Большинство советских дипломатов, сотрудников КГБ и военных представителей за рубежом привыкли курсировать между Западом и своей родиной, их контакты с западной жизнью были ограничены, а жизнь между двух миров походила на что-то вроде контролируемой шизофрении. Горбачев сам неоднократно бывал за границей в конце 1960-х и 1970-х годов. Он и Раиса заметили унизительный разрыв между изобилием в западных магазинах и советским дефицитом^[222]. Однако это были лишь цветочки по сравнению с шоком тысяч советских людей, которые в 1989-м году ехали за рубеж из охваченной идейным брожением страны. В мае 1989 года помощник и спичрайтер Шеварднадзе Теймураз Степанов написал у себя в дневнике о контрасте между Западом и СССР: «И черт бы побрал эту холеную, вылощенную, аккуратную, возлюбленную умеющим работать немцем Федеративную республику, на фоне которой моя любимая родина предстает особенно грязной, вымотавшейся и бесплодной в тщетном преодолении порожденных самым бесчеловечным режимом в мире безобразных уродств». Спустя несколько дней в Иркутске, по дороге на переговоры в Пекине, Степанов с еще большей горечью добавил: «Кто сказал, что моя Родина уступает родине немца в красоте или ласковой сомасштабности человеку? Но она не облагорожена человеком, а обезображена, изуродована, испоганена двуногим зверем, вооруженным директивами партии и бессмертным марксистско-ленинским мировоззрением»^[223].