Коллапс. Гибель Советского Союза

Остальные в советской делегации не питали столь возвышенных надежд. Их уже не объединяло чувство общей цели, вера в Горбачева и будущее страны. Мало кто строил иллюзии, что союз с американцами может спасти провалившиеся экономические реформы Горбачева. Большинство воспользовались возможностью для похода по американским магазинам, чтобы купить на командировочные доллары недоступный на родине дефицит. Степанов наблюдал за этим с омерзением, его подмывало подать в отставку. Другой помощник Шеварднадзе Сергей Тарасенко вспоминал, что сформировалось «сознание того, что мы сможем еще продержаться какое-то время и даже сохранить статус великой державы, только опираясь на Соединенные Штаты. Мы чувствовали, что отойди мы на два шага от США, и будем отброшены. Мы должны были держаться как можно ближе к Соединенным Штатам»^[346].

Обещание американцев помочь с реформированием советской экономики приободрило Горбачева. В США твердо верили, что это означает быстрый переход к рыночному капитализму. «Нельзя быть наполовину беременным», – заметил Буш. «Но и ребенка не родить в первый месяц. Мы хотим избежать выкидыша», – поддержал метафору Горбачев. Он добавил, что советы и финансовая поддержка США крайне важны для облегчения болезненного перехода^[347]. Для начала советский лидер попросил Буша одобрить экономические соглашения, в первую очередь Закон о торговле, предоставляющий СССР статус страны с режимом наибольшего благоприятствования. Шеварднадзе чуть ли не умолял Джеймса Бейкера уступить в этом вопросе. Горбачев был очень рад и доволен, когда Буш согласился. Однако, когда он спросил о возможности предоставления кредитов Советскому Союзу, глава США вежливо отказал. Поясняя причины, Буш и Бейкер сослались на сопротивление конгресса, а также отметили, что СССР продолжает помогать Кубе и Афганистану и что в СССР нет закона о свободной эмиграции евреев^[348].

В советской делегации все понимали, что Горбачев вернется в гораздо менее управляемую страну. Но сам глава СССР казался невозмутимым. Он ценил каждую минуту пребывания в Северной Америке. Ему нравилось, что в США восхищаются его историческими достижениями, а простые американцы выказывают уважение ему и Раисе, по контрасту со все более грубыми нападками на родине. Американские звезды культуры становились в очередь, чтобы встретиться с четой Горбачевых на торжественном приеме в советском посольстве. Михаил и Раиса чувствовали себя очень комфортно и в Кэмп-Дэвиде, в компании Джорджа Буша и его жены Барбары. Горбачев катался на гольф-каре, учился играть в американскую игру «метание подков» и часами рассказывал Бушу о своих проблемах и реформах. Тот терпеливо слушал и проявлял чуткость. После саммита в Вашингтоне Горбачев полетел в Стэнфордский университет, где его чествовали, как героя. Бывший госсекретарь Джордж Шульц назвал Горбачева «великим человеком, деятелем и мыслителем»^[349].

Тем временем в Москве 12 июня 1990 года Ельцин одержал вторую и гораздо более крупную победу – российский съезд принял декларацию о суверенитете России. На обсуждение было подано несколько проектов. Политбюро инструктировало членов партии на съезде голосовать за самый невинный и нейтральный вариант в духе принципа «сильный центр – сильные республики»^[350]. Проект Ельцина был совершенно иным. Его «Россия» наделялась полным юридическим, экономическим и политическим суверенитетом. Республика, заявлял он, «должна иметь право самостоятельно вводить и отменять на своей территории экономические, хозяйственные механизмы, проводить кардинальные реформы». Комментируя высказывания Ельцина в Верховном Совете, посол Великобритании отметил: «Ельцин требует того же, что и прибалты, хотя… он, насколько я знаю, не предлагал, чтобы Россия вышла из состава Союза»^[351].

И все же именно ельцинский вариант лег в основу итоговой декларации. Лишь тринадцать человек высказались против, а девять воздержались^[352]. В истории России это было, пожалуй, самое поразительное решение, принятое парламентским голосованием. В декларации консервативный национализм («многовековая государственность России») сочетался с идеей построения демократии («создать демократическое правовое государство»). Документ также легализовал российский сепаратизм. Когда «суверенные права РСФСР» вступали в противоречие с советскими законами, действие последних могло быть приостановлено. Кроме того, декларация провозглашала все ресурсы на территории республики собственностью ее народа, который объявлялся их «исключительным владельцем». На практике это касалось и владения Кремлем. Позже, с подачи Ельцина, съезд принял техническое, но поистине революционное постановление, которое позволило российским республиканским министерствам, до того момента чисто декоративным учреждениям, взять под контроль экономические активы на территории РСФСР. По сути, это стало объявлением политической и экономической войны центральному государству^[353].