Коллапс. Гибель Советского Союза

В окружении Горбачева итоги российских выборов вызвали лишь мрачный фатализм. Оставался вопрос: кто способен победить Ельцина в борьбе за лидерство в российском парламенте? Горбачев тянул и советовался, кого выдвигать от партии. В последний момент Политбюро определило кандидатом Александра Власова, чиновника без политических амбиций, который возглавлял Верховный Совет РСФСР до выборов^[342]. Один из свидетелей событий вспоминал, что Горбачев и Лукьянов сидели на виду у всего Российского съезда «как две совы» и сговаривались. Позиции Власова, однако, слабели под шквалом вопросов и критики депутатов от «Демократической России». Тем не менее борьба за лидерство оказалась тяжелой и затяжной – Ельцин не мог получить большинства голосов на съезде. Даже на либеральном фланге некоторые интеллектуалы питали к нему недоверие, считая амбициозным и авторитарным популистом. Ортодоксы поддерживали Ивана Полозкова, партийного руководителя одного из южных регионов России и ведущего сторонника создания «Российской коммунистической партии» в рамках КПСС. Горбачев согласился, и Власов взял самоотвод. Полозков и Ельцин сравнялись, но никто не смог набрать большинства. Тогда Горбачев попросил Власова снова выдвинуть свою кандидатуру. Кроме того, он выступил на съезде и раскритиковал Ельцина как непоследовательного и ненадежного человека, с которым никогда не сможет работать. Речь вызвала обратный эффект. Некоторые консерваторы, не переносившие на дух советского лидера, стали голосовать за Ельцина. Сразу после своего злополучного вмешательства Горбачев покинул Москву – улетел в Вашингтон на советско-американский саммит. Даже представители «Демократической России», и без того критически настроенные к Горбачеву, недоумевали, как он мог оставить столицу в решающий момент. Партийные консерваторы чувствовали себя брошенными и преданными своим лидером. «Что он [Горбачев] хотел?.. Разве можно не видеть, что ожидает [СССР], если Ельцин возглавит Россию?!» – негодовал Воротников. 29 мая на фоне растущего разочарования и усталости на съезде Ельцина избрали Председателем Верховного Совета РСФСР с перевесом в четыре голоса^[343].

Горбачев узнал эту новость, пролетая в президентском самолете над Атлантикой. Как и во время предыдущего визита в США в декабре 1988 года, советского лидера сопровождало огромное количество советников и сотрудников аппарата, десятки офицеров 9-го управления КГБ, большая группа журналистов, интеллектуалов, писателей, художников и ученых. Однако ситуация в корне изменилась. Теперь Горбачев уже был в глазах мира не просвещенным правителем с неограниченной властью, а горе-реформатором, чье влияние внутри страны висело на волоске. Западные СМИ задавались вопросом, «переживет» ли он съезд партии. Теймураз Степанов тоже находился в горбачевском самолете и размышлял о вестях из Москвы. Он заключил, что Ельцин является продуктом ошибок и гордыни Горбачева, а также его рискованной игры, поставившей на кон существование единой страны: «Вот возьмет [Ельцин] сейчас и объявит о выходе России из состава Союза, – президентом чего и кого вернется домой Горбачев? А если Горбачев вознамерится своей президентской властью окоротить еретика, – каким традиционным российским бунтом это обернется?» Некоторые советовали Горбачеву послать поздравления Председателю Верховного Совета РСФСР. «Если не повернешь к себе ельцинское сердце, – думал Степанов, – то, по крайней мере, другие ожесточившиеся сердца – миллионы их! – чуть утеплишь. Что тоже не мало в условиях поголовной злобы, от которой вот-вот держава треснет». После разговора с Раисой советский лидер не стал посылать поздравительную телеграмму своему антагонисту^[344].

Горбачев задумал другое. В первый день саммита, 31 мая 1990 года, когда Буш спросил его о Германии и НАТО, Горбачев неожиданно признал, что, согласно хельсинкскому Заключительному акту, Германия имеет право выбрать любой альянс по своему усмотрению. Буш и другие официальные лица США не поверили своим ушам – Горбачев делал очень важную уступку, не пытаясь ничего выторговать и даже не консультируясь с советниками. Может, он оговорился? Маршал Ахромеев и Валентин Фалин, ведущий советский эксперт по Германии, жестикулировали и шептались в явном смятении. Даже Шеварднадзе пытался остановить Горбачева. Единственным участником советской делегации, который не удивился такому повороту, был Черняев. По его мнению, Горбачев жертвовал дипломатией, но не для того, чтобы удержаться у власти, а во имя перестройки. Кремлевский лидер хотел, чтобы Соединенные Штаты и их союзники помогли Советскому Союзу стать «более сильным, но демократическим… прогрессивным, динамичным, свободным, обращенным к внешнему миру и США»^[345].