Коллективная вина. Как жили немцы после войны?

В книгах по истории свободы, которые издавались бы в виде учебников, делалось бы различие между тем, что необходимо знать из прошлого, а что – нет. Наши школьные учебники по истории до сих пор на три четверти заполнены сведениями, которые не представляют уже никакой познавательной ценности. Все, что можно познать, должно изучаться, храниться в архивах и находить отражение в трудах по истории. Сейчас, в момент, когда мы заняты столь необходимыми для нас поисками основ, замалчивается очень многое из того, что нужно знать, и сообщается очень многое, не имеющее никакого значения. Говорят, историю следует переписывать. Да, но не в духе фальсификации, а, наоборот, сочетая активность традиционного исторического исследования с большей жизненной правдой.

На вопрос о том, на чем мы можем основываться, имеется и второй ответ: на всеобъемлющем духовном единстве немцев, которое берет свое начало в нашем классическом веке в период от Лессинга и Канта до Гёте и Гегеля. Эта классическая эпоха 1770–1830 годов развернулась в форме мировоззрения, не носящего политического характера. Сфера его господства, ломая политические границы, простиралась от Копенгагена до Цюриха, от Риги до Амстердама, от Страсбурга до Вены. Это была духовная общность интеллектуалов. В своих произведениях и в своей жизни они воплотили одно целое, основу, которая поможет нам осознать свою сущность, единство немцев: все мы немцы.

Но в нашем классическом веке есть и сомнительные моменты. Он не представляется в виде чего-то определенного, что может служить масштабом. Правда, тогдашняя Германия, страна «поэтов и мыслителей», была всеми признана, ею восхищались, ее любили. Мадам де Сталь – лишь одна из тех, кто создал этой Германии авторитет и славу. Но верно ли то, что мы, подобно грекам, были творцами классического века? Теперь мы уж не считаем так.

Наш классический период отдавал дань всему великому, истинному и прекрасному в мире. Поразительно, как эти высокоразвитые духовно немцы радовались всему прекрасному, что создало человечество, любили это прекрасное, повсюду искали и изучали его. С этой точки зрения наш классический век был веком понимания, чем-то в высшей степени необыкновенным, доселе невиданным. Безграничное понимание простирается вширь, через горизонты, и в этом его сила. И в то же время ему присуща ограниченность – таков характер этих людей и их произведений. В этом его слабость.

Нас все привлекало. Не было ничего, что не волновало бы, не интересовало бы нас. Немцы хотели знать все, слышать обо всем, овладеть всем, по крайней мере путем познания.

Позднее эта особенность немецкого классического века выродилась в непомерную и ложную самоуверенность. Немцы стали думать, что они – центр всего. Уже сам их язык, мол, наиболее способен вобрать в себя путем переводов всю мировую литературу. Немцы – единственный народ, понимающий все другие народы.

Удивительная самоуверенность! Нам не следовало бы забывать, что Гомер, Эсхил, Софокл, Данте, Шекспир создали большие ценности. Их произведения – это творения, как бы вникающие в самую суть вещей. В нашем классическом веке есть исключения, которые хотя и не достигают этих творческих вершин, но также относятся к величайшим творениям человечества. И они характерны для немцев в том лучшем, что они создали: речь идет о Гёте и Канте.

Гёте ни с кем не сравним в истории, но не благодаря «Фаусту» – каким бы глубокомысленным, великолепным, бесконечно богатым и поэтически прекрасным ни было это произведение, – а благодаря своей человечности. Он, как никто другой, был доступен в большом и малом, и при этом оставался великим. Больше того, чем лучше узнаешь его, тем больше вырастает он в ваших глазах как человек.

И тут опять нельзя не оговориться. Поняли немцы Гёте? Создав культ Гёте, они сделали его частью своей культуры, но перестали понимать. Культ Гёте испортил характер образованных людей. Ответом на мое выступление в 1947 году на тему «Наше будущее и Гёте» было почти единодушное возмущение этих представителей немецкой культуры (один лишь Лео Шпитцер понял и согласился со мной: речь шла не о Гёте, а о культуре Гёте).

Канта философом всемирно-исторического масштаба, столь же великим, как и Платон, считаю не только я. Но понимают ли немцы Канта? Нет. Имя его покрыто славой, а философия его немцам почти неизвестна.

После основания рейха в 1871 году продолжался спад в сфере культуры. Но к культурному наследию относились как к огромному капиталу, унаследованному нами от классического века. Это, кажется, признавалось и за рубежом. Помню, когда я еще был молод, один профессор, возвратившись из Америки, сказал: «В Америке нас встречают, как богов». Потом, после 1914 года, мы с ужасающей быстротой растрачивали этот старый капитал.