Коллекция бывших мужей

— Он выстрелил? — в голосе следователя не было вопроса.

— Да. — Я задохнулась от накрывшего воспоминания, пустые мертвые глаза посмотрели на меня из моей памяти, и я просипела чуть сдавленно: — Я видела, как он выстрелил. Не понимаю, как я отклонилась, прямо у уха пуля просвистела, даже горячо было, я четко понимала, что он стреляет и пулю слышала. — И вдруг спросила, отчего-то в момент успокоившись: — Странно, да, выстрел не слышала, а пулю слышала?

— Пистолет был с глушителем, — пояснил следователь успокаивающим и очень дружеским тоном.

— А, да, я, кажется, это поняла, — кивнула я и снова спросила с сильной заинтересованностью: — Но он выстрелил еще раз, почему у него не получилось?

— Произошла осечка, — объяснил мужчина таким тоном, каким разговаривают с тяжелобольными людьми: преувеличенная бодрость, сочувствие и осторожность в словах. — Вам очень повезло.

— Да, — согласилась я отстраненно. — Повезло. — И снова спросила: — И что теперь?

— Вы его запомнили? — совсем с другой осторожностью спросил следователь, словно боялся спугнуть удачу.

— Более чем четко, — твердо ответила я и пояснила: — Я его запомнила в деталях, боюсь, что на всю жизнь.

— Это пройдет, — пообещал он мне и улыбнулся по-настоящему.

Такой улыбкой, от которой у меня сердце екнуло, а в животе разлилось тепло.

«Погибель моя», — снова подумала я, глядя на него.

Но не я одна погибала и пропадала в этих неожиданно обрушившихся на меня чувствах и ощущениях — он тоже пропал! Да еще как!

Поскольку я оказалась основным и важным свидетелем, меня принялись охранять. Пришлось выложить деду, в какую историю я умудрилась вляпаться, чтобы объяснить, почему я не могу с ним общаться какое-то время, и на работе с начальством объясняться, но уже при посредничестве полиции.

В тот же день меня поселили на какой-то оперативной квартире, разрешили только за вещами заехать в сопровождении охранявших меня оперативников, и никуда не выпускали, мало того, со мной там обязаны были находиться на время следствия и два охранника, парни из убойного отдела.

Это такой кошмар, хочу я вам сказать! Просто ужас!

Я очень деятельная, активная и мобильная дамочка, и сидеть несколько недель в ограниченном пространстве не самой большой квартиры — это гарантированно сойти с ума!

Следователи приезжали ко мне сами, даже художника из управления привозили, который нарисовал с моих слов портрет преступника, кстати, у нас получилось один в один, настолько я четко запомнила его лицо, как сфотографировала, боюсь, что на всю жизнь, так вот художника привозили на эту квартиру — между прочим, с завязанными глазами — я посмеялась. Но оказалось, что зря.

Как рассказали ребята-оперативники, меня активно разыскивали и уже наводили справки на работе, и у моих друзей выспрашивали информацию обо мне, проверяли квартиру мою, и за дачей деда несколько дней какой-то человек следил.

Если к тому добавить, что мне не разрешалось не то что звонить, у меня телефон вообще изъяли, но и выходить в Интернет, можно представить состояние и положение человека в таком заточении!

Я думала, чокнусь! Реально! Жуть полная!

Спасали только книги! Я заказывала ребятам, и они мне приносили. Но читать все время невозможно, и я занимала себя изощренной кулинарией на радость всех оперативников, охранявших меня.

Что я только не готовила! Какие-то навороченные блюда, которые требовалось делать по нескольку часов, и пироги особые, и даже торты — вот от безделья меня и несло в кулинарное творчество!

Но даже интересно было.

А ночью было страшно! Стоило мне заснуть, я вновь и вновь видела, как медленно поворачивается ко мне стрелок, я смотрю в черную дырочку дула, и из него вылетает оранжевый огонь, выпускающий пулю.

Я орала и просыпалась…

Парни все понимали, и мне несколько раз приво-зили психиатра, который занимался со мной по специальной методике, чтобы уменьшить последствия шока.

Расследование продвигалось, я варилась, как консервы в банке, в этой квартире, которую уже ненавидела, парни сказали, что пострадавший Игорь Дмитриевич выжил, уже идет на поправку и все рвется встретиться со мной, чтобы как-то отблагодарить.

Не надо меня благодарить — дура была, что полезла! Теперь вот снятся кошмары, и каждую ночь на меня смотрят эти жуткие пустые глаза.

Башкирцева за время заточения я видела всего два раза — он провел первый опрос со мной под протокол, в очень официальном ключе. И второй раз, когда привозили художника. Тот рисовал, а Илья Георгиевич сидел в кресле и молча смотрел на нас.

Точнее, на меня.

И я плавилась, как от жары в Сахаре, под этим его взглядом.

Он ни разу не оставался охранять меня с другими оперативниками и появился только…

Мы обедали, когда ребятам позвонили и что-то сообщили по телефону. Они быстро вскочили из-за стола, промямлили нечто невразумительное, оба были настолько возбуждены и веселы и так торопились бежать, что я сразу же поняла, что происходит нечто важное. Решительный бой какой-то!