Коллекционер бабочек в животе (СИ)

— Вита Аврорина, Вита, Вита,— повторяя её имя, как мантру, вспоминая её глаза, длинные светло-русые волосы, он всё больше жалел, что позволил этой красоте так быстро исчезнут.

Подъехавшее к торговому центру такси высадило пассажиров и Ренато, с криком: «Сто-о-ой!», буквально влетел на переднее сидение. — Ленинградский вокзал, и, пожалуйста, побыстрее!

— Но у меня другой заказ!— возмутился таксист.

— Плачу двойной тариф!

— Понял! Сейчас домчим с ветерком, правда на третьем транспортном кольце пробка, но ничего! Пристегнитесь!…

Ренато редко жалел о том что делал, особенно, если желания были спонтанными. А тут интуиция ему подсказывал, что это может быть последний шанс уверить Виту в чистоте своих намерений. Он собственно ничего от неё не хотел, пока лишь только насмотреться, налюбоваться, как говорят русские. В глубине души Ренато всё больше чувствовал себя русским, и старался понять русских женщин, но пока это удавалось с трудом.

Вита заметила его на перроне и ещё больше занервничала. Она хоть и привыкла к вниманию со стороны мужчин, но Ренато явно выделялся из всех. За все тридцать лет, или сколько она себя помнила, никто и никогда не писал её портрет, а тут сразу три. Особенно ей понравилась выразительность глаз смотрящих откуда-то с неба — это как колдовство, волшба, магизм… Таким взглядом можно сотворить мир, так же как и разрушить всё. Вита была в замешательстве, её начало знобить, потом резко бросило в жар. Она боялась потерять сознание, но ещё больше — потерять из виду художника, а потом перед глазами всё поплыло, смешалось.

— Зачем она вообще послушала подругу и приехала в Москву? Ну написал кто-то там её портрет, пусть и талантливо, пусть! И что теперь? Разве она что-то за это кому-то должна? Почему такое чувство внутри странное?— Вита не знала ответа ни на один вопрос. Она стояла на перроне, закрыв глаза, прижимая к груди рюкзак, и хотела, чтобы ничего этого с ней не было. Ни сейчас, ни завтра, вообще никогда.

Ренато подошёл совсем близко и остановился. Как только он нашёл Виту в толпе, мир вокруг замер, время остановилось и только где-то внутри него расцвёл благоухающий жасмин. Так пахла она — эта девушка, женщина, рядом с которой чувствуешь единство с природой. Таким настроением пропитана вся Италия, где можно бесконечно вдохновляться средиземноморскими пейзажами и умением украшать любое свободное пространство цветами. Ренато сделал шаг к Вите и обнял её, вдыхая пьянящий аромат жасминового очарования. Она не испугалась, а лишь на миг открыв глаза улыбнулась и опустила рюкзак, чтобы он не мешал чувствовать крепкие объятия.

— Останься,— шепнул ей Ренато. — Ты стала моей жизнью, частью меня, ты dolce Vita. Mia cara, unica, affascinante, tenera, divina regina… — он плавно перешёл на итальянский, потом снова на русский. — Моя дорогая, неповторимая, очаровательная, нежная, божественная королева…

— Я не могу,— остановила его Вита, хотя сама стояла как согретая в руках восковая свеча, пластилин или глина — твори, лепи, создавай по образу и подобию своему, вдохни любовь! и она ответит тебе взаимностью. Вита умела любить, отдавать всю себя, растворяться в этом чувстве без остатка, вот только вечно влюблялась не в тех, кто умел это понять. Теперь перед ней настоящий ценитель любви, мастер, но только она боится. Ей нужно время, чтобы принять это, как награду за все прошлые разочарования и обиды. Или же просто — принять как должное, ведь она как жизнь, которая создана для любви, во всех смыслах…

Спустя две недели Ренато не выдержал и сам приехал в Санкт-Петербург. Он ровным счётом так ничего конкретного и не узнал о Вите: где и с кем она живёт, есть ли у неё семья, дети. С момента их расставания на Ленинградском вокзале, когда она нашла в себе силы сказать ему: «Прощай», и уехала, между ними возникла невидимая нить. Сплетённые в единый клубок мысли и чувства держали их крепко, вили один на двоих кокон. Ренато перестал замечать время, так же как и Вита, они просто позволили себе с головой нырнуть в бушующий водопад эмоции. Погрузиться в иную стихию, где отсутствует ощущение веса, как при свободном падении или нулевой гравитации, когда всё ускоряется одинаково.

Ренато успел сфотографировать Виту перед тем, как высокоскоростной электропоезд увёз её в северную столицу, и по возвращению из Москвы увлечённо стал писать по фото портрет. Он слал ей красивые сообщения с умопомрачительными комплиментами; записывал на диктофон стихи на итальянском, подбирал романтическую мелодию и отправлял, в ожидании сердечек и смайликов в ответ. Несколько раз даже снимал видеосообщения, когда гулял в осеннем парке, среди летящей с деревьев золотой листвы. Она отвечала ему, по одному из мессенджеров, иногда коротко: «Спасибо! Целую», а иногда: «Люблю, люблю, люблю! Ты самый лучший на земле мужчина!». На звонки Вита отвечала редко, и чаще всего не с первого раза, и Ренато это немного напрягало. Но когда он слышал её спокойный, чарующий голос, слегка низкий, интимный, с чётко проговариваемыми словами, — все сомнения и опасения рассеивались.