Коллекционер уродов (СИ)

— Сколько тебе лет?

— Не знаю.

— Ясно.

Жрица устало выдохнула.

— Внизу печет, чешется? Раз рыбой пахнет, значит…

— Так я у рыбака подрабатывала!

— А до этого?

— Не было. Ни запаха. Ни зуда, — Галка оскорбленно отвернулась.

— Значит не болеешь ты нисколько. Только время мое отнимаешь.

— А кровь?

— А мрачные дни у всех женщин появляются, когда они взрослеют. Это бремя, которое на нас наложил в свое время Бог тьмы. Тебе что же родители никогда историю не рассказывали? Ничего о мироустройстве не знаешь?

— Как же. У меня учительница есть, тоже жрица. Она мне по ушам ездит и не с такими рассказами.

Жрица деланно заохала, да стала выгонять Галку, на ходу вручая мха да отрез ветоши.

— Ой, точно. Я же наукам обучена. Может к вам в храм на службу поступлю? И читать, писать умею, и считать. Работать могу. Мне бы на лошадь скопить и я уеду.

— Да?

И Гале действительно позволили остаться.

Выделили даже не комнату — чулан. Одна кровать и круг Жары над ней, чтобы было на что молиться.

Пока в дела посвятили, пока новую накидку выдали, уже спать было пора. Гала легла, закрыла глаза. Но сон не шел.

Не лечь ни на пузо, ни на спину. Раны болят. А на руках и того медленнее заживают полосы. Жрица ей, конечно, дала мазь, чтобы на раны наносить. Но до того воняла густая смесь, что и открывать лишний раз не хотелось. И так заживет как на собаке.

Галка чувствовала как свербит где-то посередине позвоночника. Стоило сомкнуть веки, как вновь и вновь перед глазами воспоминание о собаке затоптанной.

Галка даже клички не знала этого пса. Ничем он не отличался от других. И обошлись с ним, будто неважен он был вовсе. Один из десятка. Выполняет хорошо свою работу — позволено оставаться рядом. Нет? Тогда удар в спину.

Если ты бесполезен, от тебя избавятся.

А ведь Галка так долго боялась, что Влад ее прогонит, если у них с Евой дитя появится.

Вскочила с постели.

— А у Евы уже два месяца как кровь не шла. Вот она о чем тогда говорила.

Ну, и что? Легла обратно. Надо бы уснуть. Завтра работа как никак.

Но мысли роились в голове озлобленными пчелами.

Так Влад ее не для семьи взял. А для жертвоприношения. Чтобы великий жар унять.

Рада Адовна как-то говорила, что уроды чаще рождаются, когда жар печет усерднее. Хорошо было бы остановить потепление. Может тогда бы Федору мама не бросила.

И ее Галку может тоже…

А Вася жаловался, что с каждой весной уровень рек все выше поднимается из-за жара. И скоро сотни деревень затопит.

И урожай скуднеет.

Сколько людей страдает.

Может и прав Влад, что ищет способы остановить этот ужас.

Галка снова вспомнила старуху.

Та что-то знала.

Явно.

Дурости. Нелепица.

Галка укрылась с головой. До цветастых пятен зажмурилась.

Нужно уснуть.

Как бы ни так. Где-то за стенкой послышались всхлипы. Крики, скулеж.

А что поделать, это храм, здесь принимали обездоленных, нищих, сиротливых, больных.

Галку же приняли. И вот эту крикунью страдающую взяли. Только Гала-то умела в письмо. А эта умела только верещать.

Вопила с силой, с толком, с расстановкой.

Битый час.

В один момент будто разнообразия решила внести, в некий ритм то закричит, то умолкнет. Иногда были проблески тишины, так что готов поверить — прекратилось. Ан нет. Она обратно кричит.

Соседи…

Галка хотела уже прийти со своей подушкой, облегчить страдания этой женщины.

Как вдруг самый оглушающий, самый сильный, громкий рев. Так что птицы в лесу разлетаются суетливо. И штиль. Полнейшая глухота.

Галка приподнялась на постели, прислушалась.

Сердце пропустило удар.

И послышался детский плач.

Вот оно что.

Вот что это было.

Роды…

Галка не смогла сдержать любопытства. Подскочила, путаясь в одеяле, прошмыгнула в темный коридор. На звук добралась до комнаты роженицы. Там жрицы измазанные кровью, уставшие, измученные держат младенца.

А ребенок…

— Уродка, — не сдержала восхищенного шепота Гала.

Совсем крохотное существо. Сморщенное, красное, опухшее. Глаза чернее ночи. А за спиной неловко слипшиеся от крови раскрываются стрекозиные крылья.

Галка думала, что новорожденные красивее и милее. Но этот ребенок вызывал у нее смешанные чувства.

И, похоже, не у нее одной. Показали ребенка маме. Та в бреду, измученная, глянула из-под тяжелеющих век, и заорала опять.

Да сколько ж можно?

Галка и ушла бы. И легла бы спать. Но нет.

Жрицы покрутились у малышки, омыли, обтерли. Привычно отрезали пуповину и также привычно вырвали прозрачные изящные крылышки.

Галка смотрела на происходящее с леденящим ужасом, но на деле же, это был привычный быт.

Ляльку успокоили, убаюкали и в люльку положили. И сами разошлись. Оставили маму и ребенка наедине. Гала наблюдала тихонько незаметно и удалилась тоже. Только легла спать, как опять разбудил визг.

Как проснулась — сиреной воет. И не отдохнуть.

Ну, проскользнула к покоям снова, поглядеть хоть.

А там мамаша, юная еще, сама дитя с Галку возрастом, прячется под кроватью. В руках держит подушку, сжимает и неловко то поднимает, то опускает. А младенец в люльке лежит, надрывается.

— Ты чего? — Гала как к себе домой вошла.

— Оно орет, — пуганно зашептала роженица.