Коллекционная вещь

Тут появляются еще два наркодельца. Смаку они дают промышлять этим бизнесом только потому, что, во-первых, любят время от времени хорошенько его взгреть и, во-вторых, регулярно собирают с него дань. Что произошло дальше, мне до сих пор не вполне понятно. Дельцы, как видно, между собой повздорили – то ли из-за того, что в тайнике не оказалось наркотиков, то ли потому, что не смогли поделить обнаруженные в кармане у Смака деньги, то ли потому, что поспорили, кто меня первым трахнет. Повздорили и подрались – наверное, все-таки из-за наркотиков, и один огрел другого – нет, ты только представь! – замороженной игуаной, которую Смак в морозилке держал, так как воображал себя таксидермистом. Чучела эти валялись у негоповсюду и выглядели так, словно побывали в серьезной аварии, поскольку таксидермист из Смака получился ничуть не лучше, чем наркоделец. По-видимому, удар игуаной достиг цели – во всяком случае, вся квартира была залита кровью. А ведь бедняге пришлось еще и от гепарда отбиваться; гепард, правда, под кайфом был.

– Гепард?! Под кайфом?!

– Ну да, гепард под кайфом. Сама-то я его не видела – Смак гепарда в другой комнате взаперти держал, он ведь в муниципальной квартире на двенадцатом этаже жил. А завел он этого гепарда все по той же причине – чтобы любой ценой внимание к своей особе привлечь. Иногда Смак сажал его на иглу – чтобы можно было спуститься в паб и сказать: «У моего гепарда ужасная привычка, знаете ли!» В потасовке гепард участия не принимал, пока не обнаружил вдруг, что кто-то наматывает его хвост на руку и вращает его над головой.

Тут входит врач «скорой помощи». Входит, поскальзывается на залитом кровью полу, падает, ударяется головой о дверной косяк и вырубается. Не успевает войти второй врач, как второй наркоделец наносит ему страшный удар замороженной игуаной – врача он принял за еще одного переодетого наркодельца, который пришел взять со Смака мзду; принял потому, что Смак, которого несколько раз довольно сильно избивали, пришел в себя и бросился к двери. А может, он просто решил деру дать; ему так не терпелось поскорей покинуть помещение, что он пулей вылетел за дверь и, перебегая через дорогу, угодил под автобус.

Очнулась я только через два дня, в больнице. Смотрю, передо мной медсестра, а за ней целый выводок фараонов. Сестра вручает мне приз. «Это, – говорит, – вам от сотрудников больницы. Присуждается приз каждый год самому нестандартному пациенту». Обычно награды у них удостаивался тот, кому в задний проход выдра залезет или у кого член в пылесос засосет, но, хотя сейчас еще только август был, да и с передозировкой к ним попадали многие, они сочли, что награда досталась мне по праву – уж больно им мой рассказ понравился.

И тут до меня вдруг дошло, что отсутствовала-то я целых два дня. Два самых жарких дня в году, как потом выяснилось. Вспоминаю про «тюрьму», бегу из больницы и кое-как добираюсь до дому. Смотрю: одна из «тюрем» перекочевала за это время из одного конца комнаты в другой – это Электрик пытался наружу выбраться. Бедолага отдал концы, и теперь ему предстояло уже у небесной повелительницы в ногах валяться. Что же до сотрудника муниципалитета, то этот привык без дела лежать, а потому еще дышал, хоть и находился в коматозном состоянии.

– Повезло ему.

– Ага. А может, он остался жив потому, что перед уходом к Смаку я ему выпить дала. «Ну и жарища!» – только и успел пролепетать он, прежде чем я умчалась в аэропорт. Естественно, я чувствовала себя виноватой, но, с другой стороны, кто не рискует, тот не пьет шампанское, верно? Мне всегда хотелось в Америку, и все бы обошлось, если б не брат моего Электрика, Лэл этот, – чувство юмора у него напрочь отсутствует. Стоило как-то раз двум-трем семилетним сосункам напасть на улице на Электрика, как Лэл начал в отместку все подряд полицейские машины вскрывать. Близких отношений у него с братом, насколько я знаю, не было, но ему не хотелось, чтобы ребята в пабе шептались у него за спиной: «Слыхал? Братан-то его в коробке из-под торта Богу душу отдал».

– Ты еще какое-то имя упомянула. Самогонщик, кажется?

– Лучше не спрашивай. Это уже в Америке было. Не будем о грустном.

– Тебе надо книгу написать.

– Кто ж мне поверит?

Чаепитие. Двадцать девятое

Звонок в дверь. Никки отсутствует – качается на трапеции. Роза дома, в делах. Это Табата. Привыкнув за последнее время к самым большим неожиданностям, Роза впускает Табату с таким видом, будто ждет ее уже очень давно.

– Странно, что вы сразу же не позвонили в полицию, – говорит Роза.

– Собиралась. Что с вашей дверью? С молоком, без сахара. Спасибо.

– Как же вы выбрались из колодца?

– Пыталась вылезти, прижимаясь к стенкам спиной, упираясь ногами и подтягиваясь на локтях, но из-за слабого пресса у меня сначала ничего не выходило, однако я не пала духом, и дело постепенно пошло на лад.

– С каждым днем у вас получалось все лучше и лучше?