Коллонтай

Нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года изменило и жизнь советских дипломатов в далекой от линии фронта Швеции. Каждый день приходили плохие новости. Утром Коллонтай не хотелось брать в руки газеты — шведская печать сообщала о стремительном продвижении вермахта вглубь России. Спасение, как всегда, искала в работе.

Советские представительства в континентальной Европе, оккупированной немцами, прекратили свою работу. И посольство в Стокгольме приобрело особую ценность. Из Москвы шли инструкции, означавшие, что внешняя политика развернулась на 180 градусов. Вчерашние союзники и партнеры стали врагами. А вчерашние противники — западные державы — превратились в союзников.

После 22 июня 1941 года интересы Советского Союза в Германии стало представлять посольство Швеции. Шведские дипломаты связались с советскими дипломатами в Берлине, подлежащими интернированию, посредничали в их эвакуации. Москва просила шведскую миссию взять на себя охрану имущества СССР в Германии. Но 21 августа Коллонтай доложила со слов шведских дипломатов, что нацисты всё захватили. В здании советского посольства в Берлине разместилось министерство по делам восточных оккупированных территории Альфреда Розенберга.

Пятого октября 1941 года Коллонтай писала испанке Паленсии в Мексику: «Жизнь изменилась. Сократился импорт, что создает некоторые неудобства. Я пью кофе только раз в неделю. Но это такая мелочь, когда сердце переполнено скорбью при мысли о тех страшных лишениях, которые терпит любимая страна».

Беседы в санатории на деликатные темы

В Стокгольме под крылом Коллонтай начинали работать дипломаты, сделавшие потом изрядную карьеру. Владимир Иванович Ерофеев стал помощником Молотова. Андрей Михайлович Александров-Агентов — помощником Брежнева. Владимир Семенович Семенов — заместителем Громыко.

Андрей Александров-Агентов, назначенный корреспондентом ТАСС, прилетел в Стокгольм в июле 1940 года вместе с женой на самолете.

«Коллонтай приняла нас обоих в своем заваленном книгами и бумагами маленьком кабинете, — вспоминал он, — приняла радушно и приветливо и долго расспрашивала о нашей жизни, учебе, о наших планах, немного рассказав попутно об обстановке, сложившейся в Швеции. В ответы вслушивалась внимательно, как если бы стараясь определить, что перед ней за люди, каковы их потенции и природа».

Александров-Агентов в 1935 году поступил в Ленинградский институт философии, литературы и истории, который преобразовали в филологический факультет университета. Учился на скандинавском отделении. Сразу после его окончания Александрова-Агентова командировали в Швецию. Он мечтал туда попасть и наслаждался жизнью в Стокгольме.

Он обрабатывал местную прессу, по телефону диктовал обзор шведских газет стенографисткам ТАСС в Москве. Информация, не предназначенная для широкой публики, отправлялась закрытой служебной почтой. По характеру кабинетный работник, он очень много писал. Владел шведским, английским, немецким, латынью. Его жена Маргарита Ивановна Панкрашова, тоже знавшая несколько европейских языков, работала переводчиком в торгпредстве.

«В миссии, — вспоминал Александров-Агентов, — всё крутилось вокруг «мадам», определялось ее личными традициями, вкусами, привычками. В парадных залах висели ее портреты и фотографии выдающихся деятелей из мира международной политики и искусства с автографами. Секретарь аккуратно вела альбомы вырезок из прессы разных стран, где что-либо говорилось о Коллонтай. Находясь на излечении в санатории, она одно время вызывала к себе дипломата из посольства, хорошо владевшего французским языком, и диктовала ему дневниковые записи по-французски…

Главные связи — с членами правительства, дворцовыми кругами, «королями» экономики поддерживала лично (пока позволяли силы). На приемах блистала. До сих пор у меня перед глазами картина: стройная, хрупкая (а ведь почти 70-летняя) Коллонтай в черном бархатном платье с белым испанским кружевным воротником и с букетом роз, лежавшим на руке, танцует вальс, меняя язык своих бесед почти так же часто, как партнеров по танцу.

А вот обобщенными выводами из собранной ею обширной информации, анализом и оценкой важнейших событий делиться не любила даже со старшими дипломатами посольства, оставляя основное «про себя»…

Шофер у Коллонтай был нанятый ею швед (пока из Центра не заставили его заменить), а самую доверенную секретаршу она в последнее время оплачивала не за счет Центра, а из собственных средств. Всё сказанное вовсе не означает, что Коллонтай была безразличной к судьбам и нуждам сотрудников посольства и вообще советских людей в Швеции. Напротив, она всегда была очень внимательной ко всем их нуждам и бедам…

А как же с «блестящей изоляцией» и стилем «маленького герцогства»? Тщеславие? Да, в какой-то мере было и это».