Коллонтай

В полпредстве стены были увешаны фотографиями тех, с кем Александра Михайловна была связана, начиная с Ленина, Чичерина и Красина и заканчивая американским журналистом и поклонником революции Джоном Ридом и британским драматургом Бернардом Шоу. Повсюду стояли цветы, которые она обожала. Стены зала, где устраивались официальные приемы, украшали фарфоровые тарелки, подаренные ей рабочими завода, где они выпускались. На тарелках необычные для шведского высшего общества надписи, вроде «Кто не работает, тот не ест» или «Царству рабочих и крестьян не будет конца».

По словам Ерофеева, своих подчиненных Коллонтай собирала не часто, но всегда рассказывала, что происходит на родине, что делается в Швеции, раздавала задания. Она не терпела необязательности, когда ее сотрудники не отвечают немедленно на письмо, не отзванивают, если их ищут шведы.

— Дипломатом не может быть человек, который не создает друзей для своей страны! — считала Коллонтай и требовала от сотрудников изучать историю и жизнь Швеции.

— Я никогда не считала себя иностранкой в стране, в которой работала, а жила интересами ее народа, — говорила она. — Успех ждет дипломата только в том случае, если он знает страну и любит ее.

На время болезни Александры Коллонтай временным поверенным в делах стал Владимир Семенович Семенов, в будущем — одна из виднейших фигур советской дипломатии.

Он родился в городе Кирсанове Тамбовской области. Учился в Московском институте истории, философии и литературы, преподавал в Ростовском педагогическом институте. Семенов приехал в Москву на совещание заведующих кафедрами марксизма-ленинизма, выступил с докладом об изучении «Краткого курса истории ВКП(б)» и обратил на себя внимание присутствовавшего там Вячеслава Михайловича Молотова.

В 1939 году Владимира Семенова взяли в Наркомат иностранных дел и сразу назначили советником полпредства в Литве. Когда Прибалтика стала частью Советского Союза, он был отправлен советником полпредства в Германию. После начала войны вернулся в Москву и стал руководить в наркомате 3-м европейским отделом НКИД.

Четвертого декабря 1941 года заведующий 3-м европейским отделом Владимир Семенов доложил заместителю наркома Соломону Абрамовичу Лозовскому, что через Болгарию получены запросы немецкого, венгерского и румынского правительств относительно судьбы их солдат, попавших в советский плен. В ответ были готовы сообщить данные об оказавшихся в плену красноармейцах.

«В свое время, — напоминал Семенов, — было указание тов. В. М. Молотова не отвечать немцам на их запросы. Это тем более относится к запросам персонального характера, так как в данном случае получение сведений может представлять интерес для разведки противника.

Однако встает вопрос, следует ли нам запрашивать НКВД о соответствующих лицах в порядке внутренней информации, как это делалось прежде. В разговоре со мной заместитель начальника 2-го Управления тов. Райхман высказал мнение о нецелесообразности такой переписки, так как она практически в настоящее время бесцельна и может только загрузить НКВД излишней работой.

Я вполне присоединяюсь к этому мнению, тем более что в свое время аналогичную точку зрения высказывал в личной беседе со мной тов. В. Г. Деканозов».

В июне 1942 года Семенов приехал в Швецию советником миссии.

— Это важный пункт, — объяснил ему Молотов. — У нас есть представительство в Болгарии, но практически оно на замке, и в Турции, где у нас мало контактов с Европой. Полпред в Стокгольме — Александра Михайловна Коллонтай. Имейте в виду — это не большевичка. Сами управляйтесь.

Слова Молотова Владимир Семенов записал в дневник, который вел всю свою дипломатическую карьеру.

«У Александры Михайловны в середине мая был спазм сердечных сосудов, — вспоминал Семенов, — и она некоторое время находилась в больнице. Александра Михайловна встретила меня и мою семью с присущим ей радушием. Два года совместной работы стали для меня хорошей дипломатической школой».

По мнению других дипломатов в Стокгольме, понимания между посланником и советником не было.

«Уж очень разные это были люди, — отмечал Александров-Агентов, — и по воспитанию, и по жизненному опыту, и по стилю работы… Найти общий язык с Коллонтай ему было трудно. Насквозь «идеологизированный», довольно жесткий и бескомпромиссный, это был в то время типичный дипломат сталинско-молотовской школы… С «либералкой» Коллонтай и нейтральными шведами у него дело шло как-то со скрипом…»

— Семенов очень любил подписывать бумаги, уходящие в Москву, — рассказывал мне Владимир Ерофеев. — Мы ему говорили: как же так, мы составили этот обзор, пусть под ним стоят наши фамилии. Он отвечал: не валяйте дурака, если в Москве увидят ваши фамилии, это никто читать не станет. А если я подпишу, прочитают…

Владимиру Семенову запомнилась интересная манера Коллонтай готовить послания в Москву; она не торопилась, писала их и переписывала.