Но перед Мэри вставало лишь одно видение — сад на Оротаве; сад, подсвеченный сияющей тьмой и заполненный беспокойными ритмами песен.
Прошла осень, уступая место зиме с ее короткими, скучными днями, наполненными туманом и дождем. Мало красоты теперь осталось в Париже. Серое небо висело над старыми улицами квартала, теперь оно не выглядело ярким, как свет в конце туннеля. Стивен работала как одержимая, полностью переписывая свой довоенный роман. Он был хорош, но недостаточно хорош, ведь теперь она видела жизнь шире; и более того, она писала эту книгу ради Мэри. Вспоминая Мэри, вспоминая Мортон, она покрывала буквами лист за листом бумаги; она писала с быстротой истинного вдохновения, и иногда ее работа была на грани величия. Она не пренебрегала девушкой, ради которой совершала этот могучий труд — она не могла бы этого сделать, даже если бы хотела, потому что любовь была истинным источником ее труда. Но довольно скоро наступили дни, когда она не выходила на улицу, или, если и выходила, казалась такой рассеянной, что Мэри приходилось переспрашивать ее дважды — и получать, как правило, неопределенный ответ. Скоро настали дни, когда все, что она делала, кроме ее работы, делалось с усилием, с очевидным усилием быть тактичной. «Ты пойдешь вечером в театр, Мэри?» Если Мэри соглашалась и доставала билеты, обычно они опаздывали, потому что Стивен работала до последней минуты.
Иногда были острые, хоть и маленькие, разочарования, когда Стивен не удавалось сдержать обещания. «Послушай, Мэри, милая — ты простишь меня, если я не пойду с тобой за этими мехами? У меня кое-какая работа, которую я должна закончить. Понимаешь?» «Конечно же». Но Мэри, которой оставалось выбирать себе новые меха в одиночку, внезапно чувствовала, что не нужны ей никакие меха.
И такие вещи стали случаться часто.
Если бы только Стивен доверилась ей, если бы сказала: «Я пытаюсь построить тебе убежище; вспомни, что я говорила тебе на Оротаве!» Но нет, она избегала того, чтобы напомнить девушке о том мраке, что окружал это маленькое солнечное пятно. Если бы только она проявила чуть больше терпения по отношению к аккуратной, хоть и довольно медленной машинописи Мэри и дала ей настоящее занятие — но нет, она должна отсылать работу в Пасси, ведь чем скорее выйдет книга, тем лучше будет для будущего Мэри. И так, ослепленная любовью и желанием защитить любимую, она делала ошибки по отношению к Мэри.
Когда она заканчивала работу на день, она часто читала написанное вслух по вечерам. И, хотя Мэри знала, что пишет она прекрасно, но ее мысли уходили от книги к самой Стивен. Низкий, хрипловатый голос все читал и читал, в нем было что-то настойчивое, пугающее, и Мэри внезапно целовала руку Стивен или шрам на ее щеке, скорее из-за этого голоса, чем из-за того, что читалось.
И вот бывали времена, когда, служа двум господам — страсти к этой девушке и решимости защитить ее — Стивен разрывалась между противоречивыми желаниями, между противоположными духовными и физическими чувствами. Она хотела сохранить себя для работы и хотела всецело отдать себя Мэри.
Довольно часто она работала далеко за полночь.
— Я приду поздно — иди в кровать, любимая.
И, когда она наконец устало поднималась наверх, то прокрадывалась, как вор, мимо спальни Мэри, хотя Мэри почти всегда слышала ее.
— Это ты, Стивен?
— Да. Почему ты не спишь? Ты знаешь, что уже три часа утра?
— Правда? Ты ведь не сердишься, милая, нет? Я думала о тебе, когда была одна в кабинете. Подойди сюда, скажи, что ты на меня не сердишься, хоть уже и три часа утра!
Тогда Стивен снимала старый твидовый пиджак и бросалась на кровать рядом с Мэри, слишком измотанная, чтобы сделать что-нибудь, только принимала девушку в объятия и позволяла ей лежать рядом, положив голову ей на плечо.
Но Мэри думала обо всем том, что она находила таким глубоко привлекательным в Стивен — шрам на ее щеке, выражение ее глаз, силу и странную, застенчивую нежность — эта сила иногда не умела быть нежной. И, когда они лежали, Стивен могла заснуть, изнуренная напряжением долгих часов работы. Но Мэри не спала, а если засыпала, то за окнами уже рассветало.
Однажды утром Стивен пристально посмотрела на Мэри:
— Подойди сюда. Тебе нехорошо? Что с тобой? Расскажи мне. — Ей показалось, что девушка необычно бледна, и что уголки ее губ опущены вниз; страх внезапно сжал ее сердце. — Расскажи сейчас же, что с тобой! — ее голос стал грубым от беспокойства, и она повелительно положила свою ладонь поверх ладони Мэри.
Мэри возразила:
— Не глупи; ничего со мной нет, со мной все прекрасно — ты что-то себе вообразила.
И в самом деле, что с ней было такого? Разве она не была в Париже со Стивен? Но ее глаза наполнились слезами, и она быстро отвернулась, чтобы скрыть их, стыдясь своего неразумия.
Стивен не отступала: